Люблю трагический финал
Шрифт:
И в жизни, и в пении, милая моя, надо избегать крайнего перенапряжения. Увы. К сожалению… Моя вина… Я не сумел предостеречь от этого моего ребенка…
Вот такой пример, чтобы вам, дорогая моя, было понятно… Партию из оперы Масканьи «Вильям Ратклифф» в двадцатом веке отважились исполнить не больше пяти теноров. Там, знаете ли, есть ария с одними верхними нотами, которые большинству просто не под силу.
Можно с уверенностью сказать — вся партия главного героя Ратклиффа, как говорят сами итальянцы, «кровавая». Многие,
Прибегая к аллегории, могу сказать вам, что мой сын и ваш друг взялся по юношескому неведению и неопытности — треклятый юношеский максимализм! — за такую вот опасную партию. Взялся за нее не на сцене, а в жизни. Он хотел прекрасно петь и безумно любить одновременно. В итоге крайнее перенапряжение… Мудрые, как вы понимаете, выбирают что-нибудь одно…»
Так сказал его отец.
…Галя Вик ждала его так долго, что ей под конец стало казаться: он вообще больше никогда к ней не придет.
Но он появился.
И она испуганно отпрянула… Нет, он не был чужим, холодно враждебным, как это бывало обычно после недели, проведенной в его школе, в спальне с другими мальчиками.
Он не стал другим, непохожим на себя прежнего — хотя можно было бы сказать и так…
Хуже.
У Галины было ощущение, что его, хотя он сидел рядом, не было теперь вообще… Это была какая-то пустота. Как в фантастическом романе, когда вместо человека — оболочка с прежним запахом и температурой плоти. А внутри ЕЕ — пустота…
Внутри этой оболочки со знакомыми чертами лица и очертаниями тела — пустота…
И он ничего ей не рассказал. В тот раз ничего не рассказал. Галя сама старалась занимать его беседой, что-то лепетала о своих делах. Он молчал. Слушал или нет — она не поняла.
Посидел и ушел.
Потом он стал приходить, как раньше.
От его отца Галя узнала, что он ушел из школы. Перешел в другую. Поскольку произошли вещи, которые все изменили в его жизни, и учиться именно в этой школе теперь не имело смысла… Она поняла, что его отец не почувствовал той пустоты, что почувствовала в нем она.
Его отец сказал: ничего страшного — это бывает с мальчиками, которые учатся в такой школе… И что жизнь на этом не заканчивается. Она, конечно, не стала возражать отцу… Что она могла возразить, слепая наивная домашняя девочка, сидящая в четырех стенах? Но она-то как раз думала иначе, чем его взрослый умный отец. Она думала, что случилось что-то в этом роде — какая-то жизнь у него именно закончилась… Первая… Если верить, что человек проживает несколько жизней за одну… А может, и единственная.
Что-то обрывает ее. Что остается, если человек формально жив? Ну да, именно то, что она в нем почувствовала, — пустота.
Потом она, эта его новая пустота, стала понемногу чем-то заполняться. Чем-то новым, недоступным Галиному пониманию.
К тому времени, когда они стали взрослыми, это был другой человек, совсем не тот, кого она знала в детстве.
Хотя назывались они с ним, как и прежде, — «друзья детства».
Иной человек, которого Галя Вик любила, как прежнего.
Один день, вернее, вечер Гале Вик запомнился особенно. Потому, наверное, что именно по этой временной отметке прошла главная, похожая на пропасть, на бездну, граница — между ним, прежним, — и новым!
Она, эта граница, пролегла не тогда, когда умер его отец. А именно несколько позже, в тот самый запомнившийся Гале Вик вечер.
Он пришел к Гале тогда поздним августовским, уже по-осеннему темным вечером.
В темноте особенно ярки запахи…
В тот вечер он появился, и Галина почувствовала какой-то странный запах… непривычный.
— Кровь? — спросила она.
— Да.
— Ты что, поранился?
— Немного… Крышу чинил.
Аня проснулась от непривычной тишины. Не было слышно привычного звука раздвигаемых штор, отворяемых настежь окон — Петя любил утренний холодный воздух… Не было слышно его шагов. Из кухни не доносился запах кофе и тостов… Петя всегда умудрялся встать раньше ее, хотя Ане всегда хотелось самой варить ему кофе по утрам. Анна вдруг внезапно вспомнила недавнюю сцену с засохшими розами, которые Стариков хотел выбросить, — и резко поднялась на огромной пустой постели. Сунула ноги в тапочки, запахнула халат.
— Петя!
Никто не откликнулся. Она обошла квартиру, распахивая двери комнат… Уже было понятно, насколько это бесполезно. Она понимала, что его нет. Может быть, ему надо сегодня спозаранку в офис? Предупредил бы накануне! Она уже чувствовала, что все неспроста… Нелепая сцена — не выходившая из ума! — с засохшими розами подсказывала это.
Во время их злополучной загородной поездки к «месту происшествия» Ане даже стало казаться, что Стариков почти стремится к разрыву. Но Аня никогда не думала, что это все-таки произойдет… Тем более так быстро. Так внезапно…
На кухне утром без Пети было особенно непривычно. Она подошла к кофеварке. Прямо на ней (очевидно, он рассчитал, что утром она без кофе не обойдется) лежал листок бумаги. Она читала записку, и неожиданные слезы текли по ее щекам…
Все-таки это правда…
«Я ушел. А тебе надо подумать. Извини».
Снова и снова перечитывала Аня, вытирая слезы, эти строгие строчки.
Внезапно она спохватилась (может, он ушел ненадолго и это не слишком серьезно?) и торопливо прошла к шкафам…