Люблю трагический финал
Шрифт:
— Дорогая моя, она, конечно, проститутка, но все-таки не клоун… Это грим. Театральный грим. Для того чтобы, загримировавшись таким образом, в таком «макияже» выходить на улицу — надо быть не просто проституткой, надо быть сумасшедшей проституткой. Она что, была сумасшедшей?
— Нет, — Аня неуверенно пожала плечами. — Впрочем, я уже не знаю.
Он с некоторым изумлением обнаружил, что Светловолосая не укладывается ни в один традиционный сюжет.
Может быть, если
Нет… Для роли плачущей русалки, легкомысленной и не просчитывающей последствий своей откровенности (если бы девушки-русалки не болтали слишком много, золото Рейна лежало бы на его дне!), Светловолосая не подходит…
Но Вагнер — да! Ибо есть в ней, в Светловолосой, что-то от канонов красоты и поведения дочерей Фрейи и женщин Валгаллы! Твердость и золотоволосая безупречная красота… Этакая Брунгильда, которая в состоянии «брачное дело решить мечом». И не только брачное, любое другое дело… Мечом!
Да, именно поэтому она и не подходила, как ни старался он притянуть за уши, для мелодраматичной слащавости Доницетти, Верди, Пуччини…
В основе либретто всегда лежит бродячий сюжет, и в них, в этих сюжетах, кочующих из столетия в столетие, женщина почти всегда жертва любовной страсти. При этом у нее всегда пассивная роль — с ней что-то делают, а не она делает. Ее любят или не любят, похищают, предают, продают, бросают или, напротив, домогаются… А она только плачет и страдает.
Но это «золотоволосое дитя Рейна», эта молодая женщина — другая… Она не станет пассивно ждать, когда с ней что-то произойдет. Она может, явно может постоять за себя. И не только за себя.
На самом деле она его тревожит. Не ведет ли «золотоволосое дитя» какой-то подспудной, неявной работы? Правда ли, что она успокоилась по поводу Виолетты? И правда ли, что Светловолосая только горюет и печалится? Вопросов много.
И, учитывая эту опасность, не пора ли давным-давно придумать для нее мизансцену?! Как там погибают дочери Рейна?
Увы, кажется, никак. Они, увы, бессмертны. Жаль. Не идти же поперек классики. Надо думать… Подойти творчески. Он слишком расслабился.
Давно, давно уже надо было придумать и подобрать для нее хорошую роль с летальным финалом. Тем более спектакль с Аидой подходит к концу.
Впрочем, у него еще одно важное происшествие… Требует его срочного внимания к себе Вика Цвигун. У нее та же беда — она слишком много знает… Причем ему тут — кровь из носу! — надо поторопиться. Поэтому придется обойтись без классического репертуара — все будет на скорую руку… Экспромт. Импровизация. Что-нибудь очень свежее, совсем неожиданное…
И лучше пусть все это случится у нее, у Вики Цвигун, на даче. Подальше от Москвы. Чтобы результат обнаружился не скоро. А то начнется возня вокруг этого… разбирательство. И это будет мешать ему, путаться под ногами, создавать излишнюю нервозность… А у него и других дел по горло.
Ладонь, которой Виктория Цвигун сжимала телефон, не хотела разжиматься… ее просто свело от страха… То, что она услышала, было ужасно. И совершенно неожиданно. Хотя где-то подсознательно она и не исключала такого варианта развития событий. Наихудшего из всех возможных!
Наконец она все-таки с трудом разжала пальцы.
Только что ей сообщили ужасную новость.
Вика встала из-за стола и почему-то на цыпочках, чтобы не стучать каблуками, прошла к двери, повернула ключ замка и, вернувшись за стол, безвольно опустилась в кресло…
«Господи, какая ерунда! Закрылась она на ключ… Вот дурочка. Что для них, для этих мафиози, какие-то двери?! Когда придет ее очередь, не помогут никакие замки».
А когда придет эта очередь? Вика лихорадочно выпрямилась в кресле. Скоро, очень скоро. Возможно, счет пошел уже на минуты. Она принялась яростно выдвигать ящики письменного стола. Нет, так просто она не сдастся, она должна попытаться спастись, в конце концов, у нее есть деньги.
Так… Что ей следует взять с собой?… Деньги, загранпаспорт… И куда подевался тот ключ? Господи, кажется, она оставила его дома… А домой ехать нельзя… ни в коем случае!
— Слава богу! — Она хлопнула себя по лбу. — Ведь, кажется, здесь, в конторе, есть дубликат… — Какая она все-таки предусмотрительная, какая умница — завела когда-то второй ключ…
«Боже, в городе никогда не бывает так холодно и так темно…» Вика с тоской смотрела на чернильные тучи, лохматые и низкие, застилающие впереди горизонт, и гнала машину под сто двадцать.
Наконец показалась долгожданная знакомая крыша из коричневой финской металлочерепицы. Вика никогда никому не говорила про этот небольшой дом в ста с лишним километрах от города. В общем, это был даже не дом. Это было убежище… Гордящаяся своей предусмотрительностью, Вика приобрела его некоторое время назад. Были тогда деньги — наследство, — вот и купила. Пусть будет… Мало ли что да как… Лучше постелить соломки — ведь не знаешь, где упадешь…
И вот случилось — соломка понадобилась.
Дорман пожаловался «крыше»! И теперь Вику трясло от страха. Она-то думала: приличный человек… На этом и строился ее расчет и шантаж: мягкий, славный… по определению, не способный к насилию и сопротивлению… интеллигент.
Вика и представить себе не могла, так хорошо его зная, что он напустит на нее бандитов. Хорошо, что ее вовремя предупредили…
Вика вдруг подумала, что все, что происходит с ней сейчас, нисколько не противоречит тому, что она прочла недавно в книге одного американского психолога… Ее жизнь не отклоняется от написанного ею же сценария… Если кто-то постилает соломку, значит, подсознательно готовится к падению. Стоит завести тайное убежище на тот случай, что когда-нибудь придется прятаться, — и случай этот непременно наступит.