Любопытство - не порок, но оно наказуемо
Шрифт:
– Проходи, - отец указал на место напротив своего рабочего стола. Я покорно сел и, стараясь вести себя естественно, закинул ногу на ногу. Он довольно улыбнулся мне, а я напрягся, не понимая его выражение лица. – Расскажи мне, как дела в школе.
– Все хорошо, - ответил натянуто.
–
Я не знал что ответить, и растерянно пялился на все откровеннее ухмыляющегося отца. Он не прерывал моего молчания, встал, обошел стол, и присел на его край. Руки скрестились на груди, а во взгляде читалась ирония. Его забавлял мой глупый вид.
– Армандо, сынок, - я вздрогнул, услышав неожиданно слишком теплый, я бы даже сказал – интимный голос отца. – Тебе кто-нибудь нравится? – он подошел ближе и нагнулся, упираясь руками о спинку дивана по разные стороны от моей головы. Меня пригвоздило к мебели, словно несчастное насекомое. Внимательные глаза отца не позволяли даже пошевелиться.
– Не-е-ет, - неуверенно проблеял я, дав «козла». – Мне никто не нравится. Отец, я осознал свои ошибки… я… я больше так не буду… прости.
К моему изумлению отец рассмеялся, похлопывая меня по плечу. А, когда я уже собирался выдохнуть с облегчением, нагнулся ниже и прошептал мне на ухо. Душа ушла в пятки, и я зарекся сердить грозного предка.
– Сынок, я рад. А теперь внимательно слушай и запоминай, - личность отца сильно давила на меня, я задыхался. Виски и лоб покрылись потом, а сердце дрожало трусливым зайцем. – Я благодарю небеса за твою легкомысленную голову, потому что пока в ней гуляет ветер, твое сердце, как неприступная крепость, - рука легла на левую часть грудной клетки. – Пока в твоем сердце никого нет, ты будешь в безопасности. Любовь – это разочарование и слабость. Как только ты познаешь любовь – беги, уничтожай, отталкивай… Потому что иначе ты станешь слабым и умрешь.
От этих слов я начал задыхаться и проснулся в холодном поту. Долго не понимая, где нахожусь, смотрел в потолок, выравнивая дыхание. Моргал, или вращал вытаращенными глазами.
Почему мне приснился столь давний разговор, которого я тогда не понял и быстро забыл? Почему в мой сон пришел покойник? Почему мне было так страшно во сне?
Я не находил ответов. Повернув голову вбок, стал рассматривать в ночной темноте нечеткие очертания фигуры мирно посапывающего Вернера. Сна не было, а тело колотило в лихорадке, я не чувствовал в себе сил даже встать, чтобы выпить воды.
К своему ужасу я, наконец, понял слова отца. Я осознал, в чем слабость любви. Гримм, которого я сам не подозревая сильно любил - умер, оставляя после себя безликую выстуженную пустоту. И я – обещавший
Мое сердце, отец, больше не неприступная крепость – там поселились любимые люди. Человек, живший в крепости - умер, и огромная комната стала пустой и холодной. И это намного страшней, чем, если б она всегда пустовала.
Я испугался. Снова посмотрел в сторону Волка.
А что будет со мной, если умрет Вернер?
Страх. Страх поглощал в своей темноте маленького человечка, коим я неожиданно оказался. Сглотнул вязкую слюну, но не смог избавиться от кома в горле.
«Любовь – это разочарование и слабость. Как только ты познаешь любовь – беги, уничтожай, отталкивай… Потому что иначе ты станешь слабым и умрешь».
Поздно, отец, я уже не смогу счастливо жить в одиночестве одним днем, я познал другое счастье. Твое наставление опоздало – я слишком поздно его понял. Прости.
Шум в голове поутих, и я смог пошевелить руками и ногами. Тяжело пыхтя, поднялся с постели и, качаясь, побрел к графину с водой. Освежающая влага помогла прийти в себя окончательно. Вернулся в постель и притянул к себе Вернера, обнимая.
Надо ценить каждую минуту – мы можем умереть в любое мгновение. Мы – звери, охотящиеся на себе подобных. Каждый день мы ходим по лезвию бритвы. Каждый день может стать последним.
Вернер недовольно заворчал во сне, прижимаясь ко мне поудобней. Тепло. Я уткнулся в него носом. Так и пролежал до утра, не сомкнув глаз и размышляя о том, что будет со мной, если его не станет. Что будет с крепостью, в которую ворвутся ветра отчаяния, своими сильными порывами разрушая ее стены? Кем я стану?
Если сердца не будет…
Мне приснился покойник – это не к добру… Это знак. Скоро сюда должна наведаться смерть. За кем она придет?
– Эй! – меня тормошили за плечо. Голос был пропитан тревогой. – Эй, Сильво, просыпайся! – глаза склеенные сном еле разлепились. Надо мной навис размытый силуэт американца. Особо не спеша отгонять от себя марево сонливости, я ухватил Волка за мягкие булки и собственнически их сжал. Вернер недовольно зашипел и занес руку для удара. Но что-то остановило его, несмотря на то, что мои наглые руки по-прежнему сжимали его ягодицы.
– Сладкий, ты чего кипишуешь? – промурлыкал я, ожидая, что построенный таким образом ответ выбесит любовника окончательно, и я все же получу свою заветную оплеуху. Волк оскалился и, кажется, был даже готов укусить, пуская мне кровь, но снова остановился… Да в чем проблема?! Чувствую, как в груди скапливается раздражение. Я не понимаю Вернера и не знаю, что от него ждать – это напрягает. Раньше он был прост для меня, как раскрытая книга – сейчас же эта книга для меня за семью печатями. Волк стал для меня непредсказуем. Я жду от него привычной агрессии, а он почему-то сдерживает свою силу. Почему? Молчание затянулось, а мы были заняты тем, что внимательно изучали лица друг друга.