Любовь без финиша
Шрифт:
— Лора, а кто вы по профессии? — спросила Анна Григорьевна.
— Я поступала на менеджера. Сфера питания. Но это оказалось не моё. К тому же колледж закрыли. Я не успела получить корочку. Дальше учиться не получилось. Не было возможности, — ответила я.
— Но всё впереди, — сказал Артём.
— Ну да. Учится никогда не поздно. Только сколько вам лет, чтоб начинать учёбу?
— Мам, а это имеет значения? — в свою очередь, спросил Артём.
— Я всего лишь считаю, когда появятся мои внуки. У вас же, насколько я поняла,
— Ань, оставь молодёжь. Без тебя разберутся.
— Разберутся? А как же мои интересы? — спросила Анна.
— Мам, я тебе уже предлагал завести собачку или кошечку. Этого вполне хватит, чтоб тебе наиграться в бабушку, — ответил Артём.
— Это жестоко, — хмыкнула Анна Григорьевна.
— Жестоко заводить ребёнка, чтоб ты могла с ним поиграться.
— Мне не так много лет осталось… — после этих слов Тимур Тарасович и Артём рассмеялись. Разговор сам по себе сошёл на нет.
Мы пошли спать довольно рано. Или скорее не спать, а скорее сбежали в комнату от его родителей. Он сразу включил музыку.
— Ты на моих не обращай внимания. Они хорошие, но немного резкие люди.
— Всё нормально.
— У мамы идея фикс была вначале меня жить. Теперь ей внуков подавай. Но она такой человек, что… Она капризная. Мы с отцом привыкли к её капризам, но со стороны они смотрятся диковато.
— Моя мама иногда заводила разговоры о том, что нужно замуж выйти. Только за кого замуж выходить? Как-то подходящих людей не было.
— Были лишь неподходящие?
— Кроме одного, который крутил романы сразу с несколькими девчонками, никого и не было. Мужчины любят ярких девчонок. Я же серая. Невзрачная. Мне нечем привлечь внимания. Поэтому и не было никого.
— Не бывает невзрачных людей, — возразил Артём. Я только пожала плечами. Спорить тут было бесполезно.
— Но ты и сам долго оставался один.
— Тебя ждал, — ответил Артём. — Не смейся. Я серьёзно. Хочешь я тебе кое-что покажу?
— Смотря что.
— Я тебе покажу, а ты решай, — ответила он.
Папка с рисунками. Графика: карандаш, пастель. Рисунки изображали людей, улицы города, какие-то сценки, подсмотренные из жизни. Они были красивые. Живые. Цветы. Капли дождя на стекле. Картинки были с душой. Казалось, что можно до них дотронуться и они оживут.
— Красиво рисуешь. Но ведь это непросто рисунки, — сказала я, посмотрев на него.
— Да. Непросто. Это часть жизни.
— У тебя красивая жизнь.
— На самом деле жизнь обычная, но мне нравится вносить в неё краски, — ответил Артём. — При желании мы можем раскрасить каждый миг. И тогда жизнь станет яркой.
— Иногда красота есть и в чёрно-белом тоне, — ответила я, показывая ему рисунок центральной площади выполненной карандашом.
— И такое есть, — ответил Артём.
— Но наша жизнь — это не рисунок.
— Ты в этом уверена? — хитро улыбнулся он.
Он взял в руки альбом и карандаш. Несколько штрихов. Ещё линии. На глазах стали появляться очертания комнаты в городе. Вот мы сидим рядом. Рука в руке. Чего-то смотрим. Он резко перевернул лист. Теперь стали появляться очертания кухни. И вот мы уже вместе готовили. Это были быстрые рисунки, без точно прорисовки, но они выглядели реалистично и узнаваемо.
— Я поняла, — рассмеялась я. — Ты можешь нарисовать всё что угодно.
— На самом деле нет. У меня до безобразия плохо получаются животные. Не животные, а монстры из кошмаров, поэтому лучше рисовать здания и людей.
— Ты учился?
— В художке, но дальше не пошёл. Хочется иметь стабильную профессию, которая гарантированно прокормит, — ответил Артём. Я положила папку на стол и села на кровать.
— Логично. А не жалко, что не занимаешься творчеством на постоянной основе? Ты ведь тогда мог бы получать деньги за то, что любишь делать?
— Почему-то мне кажется, что тогда любимое дело превратится во что-то ненавистное, — ответил Артём. — Чай будешь?
— Буду, — согласилась я. Он ушёл, а я осталась в комнате одна. Настольная лампа тускло освещала комнату. Тихая музыка, красивый женский голос пел на французском про любовь, задевая зачерствевшие нотки души.
— У тебя такое лицо интересное. Как у довольной кошки, — заходя с кружками, в которых был чай, ответил Артём. Из карманов он достал конфеты. Было что-то далёкое. Забытое вот в таких посиделках.
— Мы так после дачи с мамой приезжали и чай пили. До того как сюда переехали, у нас дача была. Такой же участок, как и здесь. Без сарая. Чтоб только покопаться на нём и вернуться домой. Только тогда такие времена были, что шоколадных конфет не было. Вместо них были барбариски. Всё равно было вкусно.
— У нас этот дом семейный. Отцу достался от его родителей. Здесь всегда было шумно. Семья была большая. В девяностые у нас тут яблоку негде было упасть. Спали прямо на полу. К бабушке в гости приезжали. А к нулевым никого не стало. Старики умерли, молодёжь погибла. В течение трёх лет каждый месяц были похороны. Они друг за другом уходили. Из большой семьи остались лишь наша ветвь.
— Жутко. У нас родственников много, но не общаемся. Квартирный вопрос испортил отношения, — ответила я. — Мы и с сестрой как-то воевали по поводу квартиры.
— А сейчас?
— Сейчас нет. У неё своя семья, а у меня…
— Своя, — добавил он, неожиданно целуя меня. Я чуть пустую кружку не уронила. — Ты чего так испугалась?
— Неожиданно вышло, — ответила я, ставя кружку на стол.
— Ты нервничаешь. Как-то в квартире была более раскованная.
— Тогда мы с тобой… Тогда я простужена была.
— И?
— И тогда было проще.
— Кашлять и чихать? Не вижу логики, — наблюдая за мной, ответил Артём.
— Сейчас я не болею.