Любовь без границ
Шрифт:
— Хью, — сказала она, передавая трубку мужу. — У него голос как у человека в ярости и к тому же под градусом.
— Я в ярости, просто в ярости! — послышалось в трубке. — Ей-богу, готов лопнуть!
— Правда? — Джеймс уселся, ногой подвинув табурет ближе к телефону. — Ну а теперь-то из-за чего?
— Хочешь послушать про очередной виток моей карьеры?
Джеймс не хотел. То есть не имел ни малейшего желания. Он устало прикрыл глаза и отстранил трубку, но голос все равно был слышен, пожалуй, стал даже яснее.
— Ну так я тебе скажу, чем буду теперь заниматься! Буду, как мартышка, скакать вокруг тех,
Приподняв веки, Джеймс покосился на Кейт. Она заканчивала вытирать посуду. С легким стуком поставив на место последнюю тарелку, она осталась стоять спиной к нему.
— Ты откуда звонишь? Из дома?
— Смеешься?! Хорошенькая из меня сейчас компания для нормальных людей! Я в нашей местной забегаловке.
— Там и оставайся. Сейчас приеду.
— Я знал, что ты настоящий друг…
— Только не вздумай рассопливиться!
— А ты точно приедешь?
— И двадцати минут не пройдет. Не пей пока больше, ладно? Кейт! — окликнул Джеймс, положив трубку.
Она не повернулась, словно не слышала.
— Ужасно жаль, что приходится бросать тебя одну в день рождения… — он помедлил, подбирая слова, — но, понимаешь, Хью…
Как ни скажи, все казалось свинством. На дни рождения (как Кейт, так и его собственные), а также по любым мало-мальски существенным датам они непременно занимались любовью. Это была хорошая, тщательно поддерживаемая традиция. Отправившись к Хью, он вернется в лучшем случае к полуночи, а то и далеко за полночь. Кейт уже будет спать крепким сном, а если даже и нет, будет слишком сонной для секса.
— Я знаю — и, поверь, мне очень больно, — что этот день рождения не задался с самого начала. Была надежда, что его хоть отчасти удастся исправить ночью, но, понимаешь, у Хью…
— Понимаю, — быстро сказала Кейт.
— Хотя бы поцелуй меня на прощание!
Она так и сделала. Это был короткий равнодушный поцелуй.
— Обижаешься?
— Ничуть.
— Тогда что с тобой? Ведь что-то происходит, признайся! Вот что, давай я перезвоню Хью и перенесу встречу на завтра…
— Не нужно!
— Но, Кейт…
— Подумаешь, день рождения! Сказать по правде, я их терпеть не могу, эти дорожные столбы на пути к старости. Даже и не думай отменять встречу. Ты нужен Хью. — Она слабо улыбнулась. — И не забудь очки.
— Может, все-таки поговорим серьезно?
— Не сейчас. — Она сняла ключи от машины с гвоздика и протянула Джеймсу. — Я буду уже спать, когда ты вернешься.
— Да, но мы вроде…
— Я уже буду спать! — с нажимом повторила Кейт. — Завтра на работу, а я совсем без сил. Пока! Да, и спасибо за праздничный ужин.
Когда Джеймс наконец ушел (Господи, она думала, что не доживет до этой минуты!), Кейт с тяжелым сердцем поднялась на второй этаж. Дверь в комнату Леонарда стояла открытой, и можно было видеть Джосс, сидевшую, подогнув ноги, на красном ковре, купленном миссис Ченг на каком-то ей одной известном развале. В поношенном летнем пальтишке, переведенном в ранг зимнего халата, у дочери
— Скажи, что я ее приглашаю, — говорил Леонард. — Что у меня есть к ней разговор. Уж я ей покажу атеизм!
— Ее трудно переспорить, — с удовлетворением сказала Джосс.
— А меня вообще невозможно!
— Она не психует.
— А я что, психую?
— Каждую минуту! А когда сам не психуешь, то стараешься, чтобы психовали другие. И все время якаешь.
— Ах ты, нахальная девчонка!
— Тебе бы следовало упражнять свой ум.
— Ага! — торжествующе завопил Леонард. — Вот ты и попалась! Тебе самой никогда бы не пришло в голову ничего подобного, ты для этого слишком глупа. Повторяешь, как попка, за старой кошелкой Бачелор!
— Не смей называть ее старой кошелкой!
— Хо-хо! — Голос Леонарда понизился до утробного, издевательского. — Прямо-таки движение Сопротивления. Эдак вы с Джеймсом пойдете на баррикады в защиту старых кошелок!
Кейт на цыпочках прокралась мимо и бесшумно открыла свою дверь. В лицо словно ударил порыв ледяного ветра — до такой степени была выстужена спальня. Включив свет, она привалилась спиной к закрытой двери. Прямо по курсу была постель, на которой они с Джеймсом спали и занимались любовью еще с тех пор, когда Кейт не было и тридцати. Теперь, в тридцать шесть, эта почти супружеская постель внушала ей только страх.
«Это все моя вина, только моя, — думала Кейт. — Непонимание, холодность, удушливая атмосфера в доме — все это моих рук дело. Со мной что-то произошло, какая-то гнусная перемена, и теперь я гожусь лишь на то, чтобы портить всем жизнь. Как я смею?! Чем могу это оправдать? Да ничем. У меня нет никаких серьезных проблем, не то что, скажем, у Хью, бедняги Хью, которому нечего ждать от будущего».
В Джеймсовой части комнаты, над старинным комодом, висело зеркало. Кейт подошла и заглянула в него (ей пришлось для этого встать на цыпочки, так как зеркало было повешено еще до нее, под рост Джеймса, и никому не пришло в голову перевесить его пониже). То, что там отразилось, очень не понравилось Кейт. Волосы свисали сухо и безжизненно, краски лица совсем поблекли, а глаза, что достались от матери — некогда красивые глаза в обрамлении густых темных ресниц, — выглядели как две дырочки.
«Очень скоро я все испорчу, все сломаю. Это лишь вопрос времени, потому что во мне самой что-то уже сломано. Словно испорченный прибор, я нуждаюсь в починке, а иначе на меня нельзя положиться. Как ужасно! Ведь я человек, не прибор, а человек не имеет права вымещать свою неполноценность на других, особенно если эти другие не сделали ему ничего плохого».
Она прошла к окну и раздвинула занавески. За окном лежала совершенно пустая улица, иссиня-черная, если не считать безобразных лужиц оранжевого фонарного света. На втором этаже дома напротив белый мужчина и чернокожая женщина, вовсе не имевшие занавесок, сидели лицом друг к другу за столом, сплошь заваленным бумагами. Волосы у женщины были заплетены во множество мелких тугих косичек, и бусины в них загадочно поблескивали. Внезапно Кейт испытала острую зависть к ее экзотической прическе, сосредоточенному и в то же время мирному виду и даже к тому, что эти двое так заняты делом, что не обращают друг на друга внимания. Чтобы не видеть всего этого, она резко сдвинула занавески.