Любовь без права на ошибку
Шрифт:
И в один момент Надежда Ивановна объявила застолье закрытым:
– Пойду я прилягу. Устала что-то. А ты, Василиса, чувствуй себя как дома, не стесняйся, если что понадобится или вопросы какие возникнут, обращайся к Вере. Она тебе все подскажет.
– Спасибо, – поблагодарила я, хорошая девочка. – Надежда Ивановна, называйте меня Вася, как все мои родные, мне так удобнее и привычнее.
– Хорошо, Васенька. – И Надежда Ивановна погладила меня по голове.
Предоставленная в полное собственное распоряжение, я распаковала вещи, развесила в шкафу и разложила причиндалы мелкие где только можно, поставила
А вернувшись в комнату, сбросила полотенце и встала перед большим зеркалом на стене изучать собственное прекрасное тело на предмет выявления недостатков.
Кроме старых, почти незаметных шрамиков, напоминании о детстве лихом, на белом девичьем теле новых недостатков не обнаружилось. Прямо Василиса-краса, русая коса!
Русая коса, чтоб вы знали, в наличии имелась! Я перекинула на грудь копну длинных влажных после душа волос – они у меня светло-русые, не блондинка в принятой классификации оттенков волос, но очень близко, по крайней мере меня причисляют именно к этому отряду сложившегося в последние годы стереотипа в нашей стране.
К волосам, отражавшимся в зеркале, претензий не нашлось, как и ко всему остальному: шейке моей лебединой, рученькам-ноженькам, гордо стоящей полной груди и восхитительным ягодицам!
Ну вы уже поняли, как я отношусь к себе любимой!
Этому приему меня научила мама. Давно, во времена моего пубертатного периода. Вспомнив маму, я сразу загрустила, отошла от зеркала и плюхнулась на кровать.
Когда мне было тринадцать лет, мы с родителями переехали в другой район Москвы, и мне пришлось идти в новую школу. Я сейчас и не вспомню, почему понадобилось переезжать, но это и неважно. Важно другое. В старой школе у меня были прекрасные отношения с одноклассниками да и с окружающими в целом. Никого не смущали мои увлечения совсем не девчоночьими занятиями, наоборот, мальчишки ходили за мной толпами, обсуждали живо интересующие их пацанские темы, торчали вместе со мной сутками в отцовском гараже, девчонки не ревновали, так как и про девичьи секреты я никогда не забывала.
Но в новой школе все пошло наперекосяк! Меня обзывали злыми, обидными прозвищами, вечно подкалывали, подстраивали всяческие пакости. Мне приходилось постоянно драться, отстаивая свою «честь и достоинство». Я стала как звереныш малолетний – вечно в ожидании нападения, оскаленная, злая, безбашенная до остервенения. В драке я забывала об инстинкте самосохранения и не бежала никогда, каков бы численный перевес ни был на стороне противника.
Да это все бы ничего! Но меня начали дразнить за физические недостатки.
Правду сказать, я представляла тогда собой очень несуразного угловатого подростка, хуже, чем гадкий утенок. Выше всех в классе, я как-то резко вытянулась за полгода, руки-ноги за таким стремительным ростом не поспевали и болтались тонкими жердочками, непомерно толстые в суставах, нос распух, на лбу прыщи, шея длинная, худая. Ужассс!
У меня с родителями странно сложились абсолютно доверительные открытые отношения. Странно, потому что так не бывает – до определенного возраста, лет до десяти, да, и у многих, но подросток заполучает слишком много тайн, вопросов и открытий, о которых невозможно говорить с родителями. Ну невозможно, и все!
Мне, видимо, это забыли объяснить, и я шпарила прямые вопросы и заявления на головушки родителей прямым же текстом с требованием немедленного углубленного ответа. Родители мои – тоже люди не совсем традиционные в плане принятых догм и правил, а посему вопросы мои их не смущали и они шпарили доченьке столь же прямыми и четкими пояснениями.
Например, про месячные мне объяснял папа, доходчиво и подробно, с демонстрацией картинок в медицинской энциклопедии, и небольшим экскурсом о возникновении беременности, и совместным походом в аптеку за средствами гигиены, поскольку мама в тот момент была в командировке, а к девочке пришло девичество.
Вот я и жаловалась истерично маме о своей ущербности и страхолюдстве. На что она однажды подвела меня к зеркалу и спросила:
– Скажи, что ты там видишь?
– Уродину! – заявила я в агрессивно-плаксивой форме.
– Давай конкретно, по деталям, что тебе не нравится? – настаивала мама.
– Волосы жирные постоянно, сколько ни мой, – приступила я к перечислению, – и цвет у них какой-то мышиный!
– А что-нибудь хорошее в них есть?
– Ну-у-у, – подавшись к зеркалу и присматриваясь повнимательнее, пыталась я отыскать это «что-нибудь хорошее». – Они густые…
– Вот. Ты заметила, что мало у кого из девчонок встречаются такие густые волосы, а ведь это твое достояние. Давай дальше.
– Лицо страхолюдное, – «дала дальше» я. – Лоб прыщавый, нос толстый какой-то стал, губы пухлые, как у пупса. А шея?! Длиннющая, тощенькая!
– А теперь посмотри по-другому, – предложила мама. – Отвлекись от очевидных недостатков, найди достоинства, которые ты не хочешь замечать! Присмотрись, какой у тебя изысканный, изящный овал… – И она провела пальцем по всему контуру лица. – Не круглый и не плоский, как блин, не вытянутый и узкий, не сердечком, как детский, а аристократический. Теперь посмотри, какая у тебя кожа, не на лбу, а на щеках, подбородке. Прыщи пройдут, и очень скоро, а твоя нежная бархатистая кожа останется. Я же тебе объясняла, почему у подростков происходят такие несимпатичные физические моменты: тело меняется из детского во взрослое.
И так мы простояли час, и мама вместе со мной прошлась исследовательским взглядом по всему моему телу, открывая не замечаемые мною в подростковом антагонизме очевидные достоинства. А потом она научила меня, что никогда нельзя себя ругать за мнимые и явные (если таковые есть) физические недостатки, а надо говорить себе самые лучшие слова, хвалить свое тело, благодарить, что оно такое чудесное и так замечательно тебе служит. И уговорила закрепить урок.
– Ручки мои красивенькие, пальчики мои тоненькие… – начала я и, не выдержав, рассмеялась.
Мы с ней, как заигравшиеся подружки, обнялись и с хохотом повалились на кровать, придумывая все новые и новые нежные похвалы частям моего тела.
– Шейка моя лебединая! – хохотала я, перекатываясь по кровати.
– Попка моя упругая! – вторила мне мама.
А когда мы совсем выдохлись и устали смеяться, она сказала:
– А знаешь, это очень здорово работает, я на себе проверяла. Надо только сначала все время вылавливать в мыслях любую критику себя и тут же заменять ее похвалой. А потом привыкаешь и даже не замечаешь.