Любовь без сахара
Шрифт:
— Алена, многие женщины отдали бы все за твое положение, да и балахоны, так называемые, из новой коллекции для беременных, очень даже симпатичные, — игриво затрясла головой Янина, поставив чашечку в тарелку. Она часто останавливала задумчивый взгляд на моем животе, будто ностальгировала о чем-то. — Наслаждайся жизнью, девочка…
Схватки начались через несколько часов после отъезда Янины, ближе к ночи. Сначала я терпела, прилегла, думая что отпустит, такое бывало: тяжесть в животе, боль в пояснице, потом все проходило. На этот раз боль и спазмы становились с каждой минутой все сильнее, отдаваясь во всем теле неслабыми толчками.
— Наоми,
Чилийка кинулась к телефону. Позвонив куда надо, она меня, шлепающую в теплой луже, начинающую вопить и впавшую в панику, гладила по спине, уговаривая прилечь. На ломаном русском немолодая женщина убеждала меня не бояться, молиться каким-то одним ей известным богам и Деве Марии. У ее матери-де было двенадцать детей, все они были рождены дома и выросли здоровыми крепкими людьми. Утешила…
Через полчаса приехала «скорая», меня вывели из дома, усадили в машину и захлопнули двери, не дав Наоми сопровождать меня до роддома. На выезде из лесного поселка за «скорой» поехала черная машина Янины, это меня успокоило настолько, что я начала прислушиваться к рекомендациям врача, — дышать глубже и думать о хорошем.
«» «»» «»»
В одноместном палате после пяти часов мучений меня ждали чистая постель и долгожданная тишина. Все, чего мне хотелось, это уснуть, повернувшись лицом к стене. Дойти до палаты своими ногами я не могла, поэтому меня привезли сюда на каталке, сняли с нее, положили на койку. Лежа на спине, я слышала голос врача и чувствовала суету медсестры, как она измеряет мне давление, проверяет пульс на бессильно откинутой руке, обтирает влажными салфетками мое вспотевшее, и, казалось, опухшее от натужных гримас и криков лицо. Но сил открыть глаза, спросить, все ли хорошо прошло, не было. «Все, Алена Романовна, никаких больше беременностей, ты же собиралась рожать лет через десять, не зря!» — мысленно обращалась я к самой себе.
Проснулась я от чьего-то присутствия. Кто-то сидел на краю койки, глядя на меня внимательно. Медленно приоткрыв глаза, я увидела похудевшего, бледного, коротко стриженного Кирилла. Он неотрывно смотрел на меня, ждал моей реакции. Летний пиджак из светлой ткани мешковато висел на его плечах, рукава были помяты в сгибах. Под пиджаком футболка с круглым вырезом под самую шею. Кирилл, если не постарел, то точно изменился внешне, — резкие морщины вокруг запавших глаз, сухие губы, острые скулы.
Нисколько не разочарованная, я тоже смотрела на него во все глаза, радуясь, что он сумел выбраться из больницы, пусть и не совсем долеченный, наверное, слабый и помятый.
— Привет, королева! — прошептал он, наклонившись, чтобы поцеловать меня в лоб. Если я «королева», значит, выгляжу не очень. Примерно, как по утрам, сидя на унитазе. — Пахнешь замечательно, чем-то теплым и влажным, мамой! — продолжил мужчина, отлепив свои губы от моего лба.
— Предпочитаю пахнуть для тебя по-другому, — прохрипела я и кашлянула, прочищая горло. Первым моим желанием было пригладить волосы, одернуть свернувшуюся до живота сорочку. Быть красивой и ухоженной для него. — Скажи честно, я заметно растолстела? Пыталась сохранить форму, но в третьем триместре меня разнесло до безобразия…
— А я страшно похудел, так что от нас ничего не убыло, — устало
От гордости и удовольствия я живо приподнялась на локтях, не скрывая торжествующей улыбки, — переплюнуть неподражаемую тетушку Жанну и морально завалить Катю, это дорогого стоит::
— Ты видел его? — спросила, довольно щурясь. По счастливо горящим глазам Кирилла я поняла, что ребенка ему уже показали, и он находится по каким-то особым впечатлением от знакомства с ним. — Видел! Я не успела его разглядеть. Он так кричал! Расскажи, понравился он тебе!
— Родных детей в таких категориях не оценивают, это просто часть тебя, меня, скоро сама все поймешь! — говоря, Кирилл убирал прилипшие к моему лицу волосы, запуская в них худые холодные пальцы и откидывая назад. — Мальчишка вылитый ты! Чернявенький, подвижный. Сердце у меня, конечно, замерло, когда на руки его разрешили взять! Светозаровы продолжаются! Тебе его принесут после обеда. Поешь спокойно, а то потом некогда будет…
Мы пообедали в благоговейном молчании, поглядывая друг на друга с интересом, изучали, вспоминали как это снова быть вместе после тяжелой разлуки. Служащая столовой, принесшая нам две порции овсянки с маслом и по стакану какао, посмотрела на нас, и, видимо, решив, что мы вполне себя милые люди, пожелала приятного аппетита. Аппетит Кирилла оставлял желать лучшего, он и до болезни ел не много, а теперь вовсе жевал вяло, ковырялся ложкой в тарелке, делая вил, что каша горячая.
— Съешь пару ложек, пожалуйста, — попросила я тихо, резко прерывая свою трапезу. Неудобно было привычно набивать рот при человеке, у которого пища вызывала отторжение. — Что говорят врачи? Почему все так быстро получилось?
— Онкология начинается без боли и симптомов. Так было с моим дедом. Не думал, что повторю его путь. Два месяца ремиссии слишком мало для хороших прогнозов, но врачи настроены позитивно…
В палату заглянула обеспокоенная чем-то медсестра, с красным лицом, запыхавшаяся, и, убедившись, что я на месте, быстро скрылась, точнее, убежала. Ее сменил Иван, он посмотрел на меня с тревогой и сказал:
— Кирилл Андреевич, можно вас на минуту…
По коридору тем временем прокатилась паника, по напряжению голосов, ритму шагов похожая на начало пожара. Персонал роддома бегал из одного конца коридора в другой, задаваясь странными вопросами, которые произносились шепотом: «где ребенок? Кто был в детской?». Выйдя за дверь, Кирилл вдруг заразился этой непонятной мне пока паникой, и разразился громкой руганью на врачей и приказами Ивану:
— Черт вас подери, он же был там десять минут назад! Давайте, ищите, идиоты! Не найдете через пять минут, я ваше заведение наизнанку выверну! Иван, не выпускай никого из здания под пулом пистолета! Вызови подмогу!
""" """ """
Стоя у панорамного окна, я отрешенно наблюдала за жизнью огромного города. С высоты пятидесяти этажей он казался муравейником. Каким образом в этих бесконечных лабиринтах улиц, сети дорог, потоках машин можно было отыскать крошечное существо без имени, без документов и особых примет, я не понимала, поэтому не надеялась ни на что.