Любовь Химеры
Шрифт:
— Распорядитесь своей оставшийся жизнью более разумно, майор Соколов.
— Более разумно — это как? — уставился Влад на дочь.
Каждый раз, когда он так пристально смотрел на нее, Олег вздрагивал, боясь, что узнает.
— Приказ о Вашем переводе к нам уже подписан.
Пелегин подошел к нам и сел на спинку дивана рядом с Владом.
Влад на мгновение открыл рот. Побледнел и тихо, но жестко сказал:
— Простите, но у меня нет ни малейшего желания работать с убийцей своей жены и дочери. И встал, чтобы уйти, но Пелегин удержал его за руку.
— Нет, дорогой! У тебя есть такое желание! Это твоя мечта, ты рад. И ты
— Приказ о Вашем переводе к нам уже подписан, будете под началом Демитрия.
— Здорово, — улыбнулся Влад вполне искренне.
— Простите, я отойду.
Дора подскочила с дивана, как ужаленная. В голосе были слезы.
Олег пошел за ней. Дора сидела в углу спальни и, плача, билась головой о стену. Он сел рядом. Обнял.
— Иди уж, сознавайся. Чего стены-то долбить.
— Нельзя еще. Пока не рожу, нельзя.
— Почему?
— Люций за ним еще следит.
— А когда родишь, перестанет?
— Нет, но тогда я смогу за себя постоять в полную силу, сейчас не могу.
— Ну, тогда возьми себя в руки и иди к гостям, подожди, еще каких-то 7 неделек осталось.
— Почему мамочка огорчилась? Что случилось? — услышал Олег у себя в голове обеспокоенный Илюшин голосок.
— Все хорошо, родной, все хорошо. Мамочка уже спокойна. Она уже не плачет.
Олег вытер жене слезы и нежно поцеловал в губы.
— Думай о сыне. Держи себя в руках. Владу нужен здоровый и красивый внук. Контроль, Дора, контроль.
— Еще один! — закатила она глаза.
— Ну, правда. Эмоции не сдерживать ты можешь лишь по ночам, и так трудишься, не покладая…
— Вот пошляк. Я разве давала повод хоть раз?
— Вообще-то да. Каждую ночь его даешь, — не выдержал наконец Аверин.
— Ты что, серьезно? — она, кажется, совершенно искренне удивилась. — Тебя так напрягает мое отсутствие по ночам?
— А тебя бы на моем месте не напрягало?
Олег почувствовал, как закипает, и, глубоко вздохнув, постарался взять себя в руки и установил ментальные шиты, чтобы никто из гостей не смог уловить его истинный эмоциональный фон или, упаси Боже, прочесть мысли.
— Идем к гостям.
— Олег, ты что? Я же говорила, ухожу в спортзал тренироваться, пока там нет никого.
— Да. Да, конечно! — кивнул Олег, пряча глаза и натянуто улыбаясь.
Когда они вернулись в гостиную, Демитрий уже что-то играл на гитаре, похожее на фламенко, девушки танцевали, не в силах усидеть. От Олега не укрылся строгий, почти злой взгляд, коим Пелегин одарил дочь. Кажется, он только что сам, того не желая, сдал ее.
Дора села в кресло и, судя по тому, что они с отцом не сводили глаз друг с друга, между ними шел напряженный диалог. Закрытый ото всех. Что ж, может, оно и к лучшему. Они минуты три молча и напряженно смотрели друг на друга. Потом Дора встала и пошла танцевать. Музыка была очень ритмичной и быстрой, а она умудрялась попадать в каждый ее такт. И ей совсем не мешал живот. Она даже словно и не ходила, а парила над землей. Олег посмотрел на нее внутренним зрением и увидел, какая мощная энергетика от нее исходит. Яркая, сияющая, позитивная. И она щедро делилась ею со всеми, кто был рядом. А ведь еще менее минуты назад была в гневе больше, чем тогда, когда безжалостно задушила марсианина. Как же ей так быстро удалось справиться с собой и перенаправить свою энергию в позитив? Неужели музыка повлияла? Дима мне подмигнул, и я понял, что прав. Вскоре к ней присоединился Пелегин, и Олег снова поразился красоте и грациозности этого дуэта. Они словно были единым целым, плавно перетекающим друг в друга. Аверин украдкой посмотрел на Влада, тот следил за парой, не отводя глаз. Он уже был счастлив тому, что его берут в наш отдел, надеялся узнать так как можно больше о судьбе дочери.
Когда музыка закончилась, раздались оглушительные аплодисменты для дочери и отца, Женя вдруг сказала, заворожено глядя в окно.
— Ой, а что это, северное сияние, что ли? Как красиво-то!
Все прильнули к окну. Вдалеке над тайгой, высоко в небе переливалось разными искрящимися огнями пятно метра в полтора в длину и ширину в форме эллипса, и показалось отчего-то, что оно живое и мыслящее, и приближающееся к ним. И отнюдь не с добрыми намерениями.
— Пресвятая дева семи царствия, — выдохнул Пелегин.
Олегу показалось, что у мудрейшего даже челюсть отвисла. А значит, дела реально плохи.
— Хранители, к бою! — одними губами произнес он. И в ту же секунду и сам он, Дима, и Дора исчезли из гостиной. Словно их тут и не было.
— Молитесь всем богам, в каких верите, за них, — вздохнул Сомов, — если эта штука шарахнет, звездец этой планетке.
— Ты охренела, совсем?! — накинулся на меня Пелегин, едва мы с Олегом вернулись в гостиную. — Я-то все это время гадаю, что там за печаль у него такая, грызущая его ежеминутно. Думал, что перед Владом неловко за ложь. А у него, оказывается, жена ночами неизвестно где и с кем бродит!
— В спортзал я хожу на тренировки, пока там нет никого! И он об этом знает, а что не верит, не моя печаль, — отрезала я обиженно.
— Жена должна быть дома при муже, особенно по ночам. У людей так принято, знаешь ли!
— А я и не человек! И ему придется с этим смириться, знал, что брал.
— Не думаю, — покачал головой отец, — о Род мой, батюшка. Что ж с вами, девками, так сложно-то! Что ж вы все время приключений на свою нижнюю голову ищете-то.
— А вы так не ищете на свою! Тоже мне трисвятые, один всех теток перебрал, Дочь твоя от дяди нарожать умудрилась. (Согласно мифам, Старшая дочь Перуна, богиня охоты Девена, какое-то время сожительствовала, со старшим братом отца. Огнебогом Семарглом. И родила от него двоих сыновей) другой русалкам глазки строил, (по преданию однажды, проезжая мимо Дона, услышал Перун, как поют его дочери-русалки. Одна из них стала петь лично Громовержцу, и влюбился он в красавицу Рось и изменил с ней своей жене Дадоле). Ты отдал меня мужу сестры и жизни учить еще будешь! — В запале выпалила я. Отец дернулся словно от пощечины, в глазах, блеснули и тут же погасли молнии…
— Прекратили разговор, — отрезал раскрасневшийся вдруг спокойно, — иди, танцуй.
Что ж, потанцевать я была не прочь, переполнившую меня энергию раздражения нужно было куда-то деть, и в танец — лучше всего. Демитрий нарочно для меня заиграл быструю ритмичную мелодию, и я с удовольствием в ней закружилась. Чуть позже ко мне присоединился и Пелегин. От него всегда исходила какая-то любовь и благость ко мне, примерно так же, как от Влада, и я любила его не меньше, чем Влада. Я искренне насладилась танцем с ним. Только глорианцы могут быть столь легки, грациозны и пластичны.