Любовь холоднее смерти
Шрифт:
– В крайнем случае, можешь сказать, что я звонил и со мной все в порядке.
– Тогда они набросятся на меня, разве ты не понимаешь? Начнутся упреки – почему я тебя не уговорила остаться… – Света не сводила глаз с его багажа. – А это что такое? Зачем?
– Сейчас поймешь.
Он отнес сумку к ней в комнату, расстегнул молнию, и Света увидела кучу старого хлама, который сперва показался ей отбросами, собранными на первой попавшейся помойке. При ближайшем рассмотрении это и оказались отбросы – какие-то рваные тряпки, сломанные игрушки и даже… Два ночных горшка с облупленной эмалью. Они возмутили девушку больше всего.
– По-твоему, я должна все понять? –
– Ты поймешь. Помоги мне все это вытащить.
Она помогла – главным образом, потому, что брат смотрел на собранный хлам очень серьезно. Они вместе извлекли все содержимое и расставили его на столе у Светы. Та слегка морщилась, дергала носом, кривила губы, но все-таки не возражала. Каждый раз, когда девушка собиралась возмутиться, ее останавливал взгляд брата. И этот взгляд ее слегка пугал – Сергей смотрел на нее так внимательно и странно, будто она не видела очевидного, будто она была ему что-то должна.
– Ну вот, – вздохнула Света, закончив расстановку вещей. – Все это выглядит так, будто ты грабанул Дом малютки. Причем нищий Дом малютки. Может, все-таки что-то объяснишь?
– Может быть, – загадочно ответил Сергей. – Посмотри на эти вещи повнимательней. Подержи их, пощупай… Хотя бы просто посмотри.
– И что?
– Просто попробуй.
Он говорил спокойно, даже излишне спокойно для такой абсурдной ситуации, но Света снова его послушалась. У нее мелькали крамольные мысли, что брат окончательно сошел с ума, но она решила выполнять его просьбы до конца. До тех пор пока не поймет, что выполнять их не только глупо, но и опасно.
– Хорошо. – Она брезгливо взяла в руки крошечную пластмассовую повозку на шести колесах. Колеса были слегка потерты, как будто эта повозка кем-то уже эксплуатировалась. Затем она пощупала драного медвежонка, из левого бока которого сыпался цветной поролон. Улыбнулась: – У бедного мишки панкреатит. Прямо как у папы…
– Да. А вот еще обезьянка, – со странным блеском в глазах ответил брат. – Чудесная обезьянка.
Назвать обезьянку чудесной можно было только с большим преувеличением. Это существо, весьма относительно напоминавшее шимпанзе, когда-то заводилось ключом и наверняка умело кувыркаться. Но ключ отсутствовал, шерсть была в проплешинах, мордочка носила следы механических повреждений, а панталончики висели клочьями. Над ними изрядно поработала моль. Света повертела обезьянку в руках, даже понюхала и тут же брезгливо отложила в сторону:
– Воняет нафталином. Где ты это взял?
– Тебе не понравилась обезьянка? – все с тем же странным, застывшим выражением спросил брат.
– А тебе что – понравилась?
– Мне тоже не понравилась. С первого взгляда. А еще больше она мне не понравилась, когда я понял, что знаю ее имя.
Света прищурилась. Удар был слишком резким и, как ни печально, ожидаемым. «Он рехнулся. К этому давно шло, я кое-что замечала, но сейчас все стало слишком очевидно. Он сошел с ума. Что же делать?»
Брат взял обезьянку, повертел ее и аккуратно усадил в повозку. Слегка подтолкнул, и колесики провернулись. Повозка проехала несколько сантиметров по столешнице и остановилась. Шимпанзе накренилась, собираясь упасть. Сергей бережно поправил ее, усаживая как следует.
Света не выдержала:
– Серега, я ничего не понимаю. Откуда эти вещи? Что ты к ним прицепился?
– Они из помойки, – ровным, печальным голосом ответил он. – Но это еще полбеды. Куда хуже то, что обезьянку зовут Маша.
– Маша?!
– Я
Света прикусила губу и беспомощно оглянулась на дверь. Брат перехватил ее взгляд и улыбнулся:
– Не торопись. Успеешь вызвать «скорую помощь». Я не собираюсь тебя душить. Просто еще раз посмотри на обезьянку.
– Я достаточно долго на нее смотрела, – ледяным тоном ответила девушка.
– Недостаточно. Если бы я нашел ключ, то ты бы сама вспомнила ее имя. Она кувыркалась и всегда исчезала под диваном. Тогда ты ложилась на живот, заползала туда и вытаскивала обезьянку. Я лазил вместе с тобой и помню, как там было пыльно, и какие были планки над нами, и как было темно, и как папа смеялся, когда мы ее ловили… А она продолжала кувыркаться и била ногами в плинтус, будто хотела сделать дыру в стене… И ты всегда ловила ее первая.
Его глаза остановились. Света встала и сделала шаг к двери. Брат медленно обернулся – без страха и без удивления. Его голос звучал по-прежнему ровно.
– Значит, ты все забыла, – проговорил он. – Забыла Машу. Забыла повозку. На твоем горшке была голубая рыбка, на моем – красная. Вот они.
– Горшки?! Рыбки?! – Света уставилась на эмалированные старомодные посудины. – Ты сошел с ума. Ты хоть понимаешь, что говоришь?!
– Вполне. Идем, мы должны кое-что выяснить. Я не успел, и это нужно сделать, пока их нет дома. Я знаю, что прав, но все-таки нужно проверить…
Он схватил сестру за руку и потащил ее в кабинет отца. Света не сопротивлялась – она чувствовала, какими жесткими стали вдруг его пальцы, и понимала, что он вот-вот начнет выворачивать и щипать ей запястье… Если она что-то сделает не так. Совсем как в детстве, когда они…
Девушка остановилась на пороге своей комнаты. Брат все еще тянул ее в прихожую, но она перестала ощущать болезненный зажим его жестких пальцев.
Обезьяна заводилась блестящим ключом. Ключом в виде сердечка… Ключ вставлялся ей в спину, в загадочное треугольное отверстие, похожее на пулевую рану, о чем дети трех-четырех лет от роду еще не имели никакого понятия, но дырка в спине их все-таки пугала. Ключ поворачивался по часовой стрелке – раз, другой, третий… Слабые детские пальцы вертели его, пока не начинали ощущать тугое сопротивление, которое одновремнно радовало (сейчас начнет кувыркаться!) и пугало (ведь «чудесную» обезьяну можно сломать!). И тогда обезьяну опускали на пол, и ключ начинал вращаться у нее в спине против часовой стрелки, а шимпанзе шустро кувыркался, опираясь на вытянутые руки, повинуясь в своем движении неровностям пола, раскручивающейся в его нутре пружине и какому-то неведомому и невидимому богу заводных кувыркающихся шимпанзе… И обезьяна всегда оказывалась под кроватью, заползти под которую могли только дети – юркие, как ящерицы, восторженные, одинаковые… Как близнецы. Как двойняшки.
Света закрыла глаза. Ее руку больше ничто не сдавливало, но она и этого уже не замечала.
– Ты вспомнила что-то? – донесся требовательный голос брата. Он прозвучал глухо, будто они все еще лежали под кроватью, в тонком слое пыли, под коричневыми деревянными планками…
– Нет. – Она тряхнула кудрями и открыла глаза. – Показывай, что хотел показать. Я все-таки думаю, что ты сошел с ума.
– Нет, ты вспомнила! – настаивал Сергей. В его глазах мелькало отчаяние – будто вспышки маяка, который вот-вот погаснет на буйном ветру. – Ты поняла то же самое, что понял я, когда нашел это барахло на помойке!