Любовь и деньги
Шрифт:
– Расса нельзя было оставлять одного с Анни, ведь, в конце концов, она сама еще очень молода. И не обладает в достаточной степени чувством ответственности, – говорил Рассел.
Диди почти все время плакала, чувствуя себя виноватой и беззащитной. Они правы, твердила она себе. Если бы она была хорошей матерью, она была бы с Рассом. Она не поехала бы в парикмахерскую. Она не должна была думать о себе и вечеринке. Она была слишком тщеславна. Валиум, прописанный врачом, не уменьшал скорби ее сердца, а когда она все-таки засыпала, на смену слезам приходили кошмары,
Как и Лютер, Диди яростно негодовала на судьбу. Она с яростью вспоминала Майрона Клигмана, запретившего ей иметь еще детей и уговорившего на операцию. Она негодовала на своих родителей и деда с бабушкой за их бессознательно жестокое отношение к ней. Она чувствовала себя покинутой и виноватой, ответственной за все случившееся и беспомощной.
Слэш утирал ее слезы, но она плакала еще больше. Он пытался смягчить ее горе, утешить, хотел развлечь ее. Он обнимал ее, но впервые ей было этого недостаточно. Он говорил, что любит ее, но и любовь, в первый раз в жизни, не утешала ее. Он говорил Диди, что жизнь еще не кончена.
– Нет, кончена. По крайней мере для меня, – отвечала Диди, безутешно рыдая. Она никак не могла забыть тот страшный момент, когда вдруг поняла, что Расс вовсе не разыгрывает ее и не хочет напугать. Она все вспоминала эту минуту, заново ее переживая, и пыталась вообразить себе иной исход. Но ей никогда это не удавалось.
Диди стала ожидать другого удара судьбы, и страхи ее сосредоточились на Клэр. Мысль о новой утрате была навязчивой.
– Что, если мы ее тоже потеряем? – спрашивала она Слэша.
– Но мы вовсе не собираемся ее терять, – отвечал Слэш почти сердито. – Мы ее терять не собираемся, – повторял он так, словно хотел убедить и себя, а не только утешить Диди. – Молния дважды в одно дерево не ударяет. И надо в это верить.
Но она, что было совершенно ясно, этому не верила.
Диди стала безумно трястись над Клэр и всюду настойчиво ее сопровождала: в школу, на уроки верховой езды, в магазины по субботам и в гости к друзьям по воскресеньям. Клэр же или впадала в состояние чрезвычайной пугливости и мучилась предчувствием беды, или же яростно спорила с матерью, которая иногда казалась ей тюремщицей.
– Оставь меня в покое, мама! Я могу одна пройти два квартала до дома Тины, – огрызалась она, желая хоть немного независимости.
Но в другой раз она дрожала и льнула к Диди, когда они шли по тротуару.
– На меня может наехать автомобиль, – говорила Клэр, имея в виду сообщение в теленовостях накануне вечером о потерявшем управление такси, которое въехало на тротуар и задавило трех людей перед магазином.
Слэш говорил Диди, что она сделает из Клэр психопатку, и Диди с ним соглашалась. Вся проблема в том, отвечала она, что она ничего не может поделать сама с собой.
Прошло Рождество, и перед Новым годом индекс Доу поднялся почти до тысячной отметки. Трип оказался прав, и единственным утешением Диди было то, что ее капитал все рос. Слава Богу! Слава Богу, что у нее стало больше денег!
Прошел январь, за ним февраль. Наконец, наступила весна, но Диди все еще
Диди думала все эти длинные, еле тащившиеся месяцы, что она была сестрой, которая не смогла заменить умершего брата, и матерью, оказавшейся не способной помочь своему сыну. А вот теперь и «ребенок, который стоил миллион», начал разоряться.
– Я кончу дни нищей, – сказала Диди Слэшу в конце февраля. Стоимость ее инвестиций падала с каждой неделей, с каждым месяцем. Квартальные биржевые справки, которых раньше она ждала с таким нетерпением, теперь ее пугали.
– Нет, тебе ничто не угрожает, – ответил Слэш, стараясь в очередной раз успокоить Диди и согнать с ее лица выражение страха и тревоги, которое не проходило после смерти Расса. – Твои деньги в безопасности.
– Но это не так, – сказала Диди.
– Именно так. Они же в обеспеченных недвижимостью акциях, – терпеливо объяснял Слэш, – и эти акции устойчивы.
– Но я продала акции, – сказала Диди.
– Продала? – Слэш был просто ошарашен. – Когда? Почему? Какого черта?
– Я хотела делать деньги. Поэтому продала акции, а деньги отнесла Трипу.
– Трипу? – повторил Слэш, не веря ушам своим. Диди кивнула.
– Ты же не хотел их инвестировать, – ответила она, – поэтому я попросила об этом его.
Слэш, всегда бледный, стал белым как мел. И продолжал смотреть на Диди, все еще не веря тому, что она говорит.
– Ты – что?..
– Ты не хотел пустить в оборот мои деньги, – сказала Диди. – Ты для всех делал деньги, но только не для меня.
– И поэтому ты пошла к Трипу, – сказал Слэш, который никак не мог прийти в себя от такого предательства. Она пошла к Трипу! Из всех прочих она выбрала именно его! Что с ней стряслось? О чем она думала? И почему, главное, она ему ничего не сказала? Разве она больше ему не доверяет? Больше не верит в него?
– Это была ошибка, – еле слышно сказала Диди, не в силах выдержать его взгляд.
– И у тебя не хватило порядочности признаться в этом?
– Я побоялась.
– И теперь ты, наверное, хочешь, чтобы я вернул тебе деньги, которые он потерял? – Диди еще никогда не видела Слэша в таком гневе, он еле сдерживался.
– А ты сделаешь это? – спросила она кротко. Она казалась такой пристыженной и провинившейся и словно стала ниже ростом.
– Не знаю. Надо подумать, – вот и все, что он сказал, потому что от злости не мог говорить.