Любовь и доблесть
Шрифт:
– Нет.
– Как люди. Касатки – большие и красивые хищники, и не пристало им бросаться за каждой ставридкой. Они сгоняют рыбу в толпу. По-ихнему – в косяк.
Пугают, носятся громадными тенями-призраками в водной толще, все уже сжимая круги. И вот рыба уже бьется в коконе страха, задыхаясь, давя друг друга, – и тогда касатки начинают ее глушить. Они выпускают струи воздушных пузырей в эту толпу, превратившуюся от жути и скученности в полуживой полуфабрикат, и рыба оказывается в воздушной яме, в чужом и чуждом пространстве, словно в Зазеркалье... Обезволенная и обессиленная ставридка всплывает кверху пузом в нужном количестве, и касатки наслаждаются обедом. Возможно,
– Выпьем? За касаток? – На лице Корнилова блуждала улыбка блаженного.
– Выпьем.
– Знаешь, герой, я тут вспомнил... Я ведь когда-то носил бороду. Бороду носят свободомыслящие индивиды. Или – считающие себя независимыми. Я даже в партию из-за того не пошел, хотя еще в университете пихали паровозом. А усы, заметь, носят честолюбцы. И честолюбцы часто неудачливые.
– Товарищ Сталин был неудачливым честолюбцем?
– Вестимо. Он хотел всю Европу, а остался «при своих». Счастливость свою или несчастливость люди измеряют сами – уровнем своих амбиций. Если человек хотел стать чемпионом мира, а стал лишь чемпионом Европы – он неудачник. И всю жизнь будет считать себя таковым. А если хотел стать бухгалтером, а сделался главным бухгалтером – о, это успешный человек, и он вправе гордиться собой.
Собой, своею тещей и женой. Стихи родились. О ком я забыл?
– О бритых.
– Бритые-костюмные – люди системы. Им важны субординация и построение.
Самое противное, герой, – Корнилов провел руками вдоль пиджака, – что к «шкуре» привыкаешь, из второй кожи она делается первой и – подчиняет тебя себе. Что там говорил Фридрих Георг Гегель о единстве формы и содержания? Не помню.
– По-моему, мы напились.
– Не вполне.
– А коньяк хорош.
– Изыскан.
– Еще по капле?
– А то.
– Знаешь, я и себя двадцатилетним и бородатым помню плохо. Задорный был, портвешок хлебал залихватски, «три семерки», из горлышка. Куда все ушло?..
– Схемы. Вы строите схемы, исчисляя путь наименьшего сопротивления: из точки "А" к деньгам. И «переменные» для вас – люди. Тех, кто в схему не вписываются, вы сокращаете. И с каждым «сокращенным» человеком и в вас самих остается все меньше людского. Жалости, сочувствия, сострадания, способности любить. Такие дела.
– Брось. Всегда так было, герой. Только облекалось в слова изысканные, поэтические... Послушай.
Читал Корнилов напамять, распевно, чуть прикрыв глаза, покачиваясь в такт речи и едва-едва аккомпанируя себе рукой:
– "Не поднимай тяжести свыше твоей силы и не входи в общение с тем, кто сильнее и богаче тебя. Какое общение у горшка с котлом? Этот оттолкнет его, и он разобьется. Богач обидел и сам же грозит; бедняк обижен и сам же упрашивает. Если ты выгоден для него, он употребит тебя; а если обеднеешь, он оставит тебя. Если ты достаточен, он будет жить с тобою и истощит тебя, а сам не поболезнует. Возымел он в тебе нужду – будет льстить тебе, будет улыбаться тебе, ласково будет говорить с тобою и скажет: «Не нужно ли тебе чего?» Своими угощениями он будет пристыжать тебя, доколе, два или три раза ограбив тебя, не насмеется наконец над тобою. После того он, наконец увидев тебя, уклонится от тебя и будет кивать головою при встрече с тобою. Наблюдай, чтобы тебе не быть обманутым или не быть униженным в твоем веселье. Когда сильный будет приглашать тебя, уклоняйся, и тем более он будет приглашать тебя. Не дозволяй себе говорить с ним, как с равным тебе, и не верь слишком многим словам его; ибо долгим разговором он будет искушать тебя и, как бы шутя, изведывать тебя.
Какой мир у гиены с собакою? И какой мир у богатого с бедным?
Отвратительно для гордого смирение: так отвратителен для богатого бедный. Когда пошатнется богатый, он удержится друзьями; а когда упадет бедный, то отталкивается и друзьями. Когда подвергнется несчастию богатый, у него много помощников; сказал нелепость, и оправдали его. Подвергся несчастью бедняк, и еще бранят его; сказал разумно, и его не слушают. Заговорил богатый – и все замолчали и превознесли речь его до облаков; заговорил бедный, и говорят: «Это кто такой?» И если он споткнется, то совсем низвергнут его".
Корнилов замолчал и сидел некоторое время, уставясь в темноту. Вид его казался просветленным, но взгляд... Взгляд был пустым.
– Как любит повторять твой друг, мир не изменился.
– Это были стихи? – спросил Данилов.
– Это были стихи, герой. Из книги Сираха. Мне он понятнее других. «Давай и принимай, и утешай душу свою, ибо в аде нельзя найти утех».
– Я тоже прочту стихи, умник. Из другой книги.
– Она тоже учит, как жить?
– Она учит, как жить всегда.
Данилов закрыл глаза и представил небо. Он читал тихо, почти шепотом, и было ему уже не важно, слышит ли его лихой сотрапезник:
– "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви – то я ничто... Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется не правде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится" <Из 1-го послания апостола Павла к коринфянам.>.
– И ты в это веришь? – скривившись, спросил Корнилов.
– Да. Я верю.
Глава 94
– "Верю – не верю". Помнишь, была такая карточная игра, герой? Сейчас в нее играют все.
Корнилов нервно открыл золотую коробочку, взял понюшку белого порошка щепотью, вдохнул резко, замер на мгновение:
– Вот она, жизнь! Когда весь мир лежит у тебя на ладони и искрится изморозью! Жизнь... Когда-то я прочел древнее сказание о шумерской богине Иштар. Она была богиней плотской любви и тем – жизни. Ты замечал, герой, что даже у латинян слова «смерть» и «любовь» различны всего в одной букве, означающей отрицание смерти: «тоге» и «атоге». И над людьми имеет власть лишь тот, кто держит в руках смерть. Как я сейчас держу твою.
Олег промолчал, а Корнилов тяжело опустился в кресло, поднял мутный взгляд:
– О чем я говорил?
– О шумерской богине.
– Да. Иштар. Она подошла к воротам преисподней и потребовала сторожа впустить ее. Услышав об этом, сестра Иштар, владычица царства мертвых, «пожелтела лицом, словно срубленный бук, и губы ее почернели, как побитый тростник». Она испугалась того, что, вторгаясь в царство мертвых, богиня жизни нарушит гармонию Вселенной.
Ты знаешь, в чем заключена гармония Вселенной, герой? В том, что все смертны. Все хлипкое здание человеческой цивилизации построено только на неизбежности смерти. На ее неотвратимости. На том, что у кого-то есть право карать, у кого-то миловать. У кого-то – обещать жизнь вечную или запрещать ее.