Любовь и доктор Форрест
Шрифт:
– И вот еще что, - сказал Редвуд, закрывая за ней двери лифта, нейлоновые чулки, хоть это и очень красиво, все же не очень подходят для местного климата!
Лесли ничего не успела ответить ему на это, так как лифт увез ее наверх. Но сердиться ей долго не пришлось, потому что когда она вместе с племянником радовалась его обновке, то недавняя обида на Редвуда оказалась как-то сама собой позабыта.
Теперь, когда у Бобби появился лыжный костюм, он начал подумывать о том, что не плохо было бы научиться кататься на лыжах, и был весьма огорчен тем, что его пребывание на улице ограничивалось лишь очень
За день до Рождества доктор Бертью сказал Лесли, что она может не выходить на дежурство в праздник.
– Вам наверное захочется побыть вместе с малышом, поэтому давайте, я подменю вас.
– Но это не честно, - запротестовала было Лесли.
– Завтра ваш выходной.
– Я просто подумал о том, что мне-то без разницы, а вот ребенку будет скучно остаться в праздник одному.
Лесли была тронута такой заботой.
– Вы очень добры к нам. И может быть вы не откажетесь и зайдете к нам на чай?
Бертью улыбнулся.
– Обязательно приду, с большим удовольствием.
– Ну тогда мы будем ждать вас в четыре часа.
Проснувшись рождественским утром, Лесли загрустила. Это было первое в ее жизни рождество без Жанет, и при мысли об этом становилось тоскливо на душе. Бобби никогда не заводил разговора ни о матери, ни об отце, и хотя по-началу Лесли никак не могла решить, можно ли в его присутствии упоминать вслух о Тоде, в конце концов она все же решила, что делать этого не стоит.
На Рождество Лесли подарила племяннику тобогган, и Бобби тут же опробовал его, увлеченно пытаясь прокатиться по до блеска начищенному паркету, отчего на полу оставались следы от полозьев, и горничная наверняка устроит скандал из-за этого.
В полдень они отправились в небольшую церковку - кирху, что стояла на горе неподалеку от катка. В тому времени как Лесли с племянников вступили под церковные своды и расположились на одной из расставленных рядами скамей, служба уже началась. Внутреннее церковное убранство не отличалось роскошью: изо всей утвари здесь был лишь крест над алтарем и статуя Святой Девы с Младенцем. Служба трогала своей простотой и проникновенностью, и хотя Лесли не понимала языка и не могла присоединиться к общему пению церковных гимнов, но в душе у нее воцарилось спокойствие и умиротворение.
Жители деревни тихо молились, склонив головы и их одухотворенные лица светились радостью. Какими счастливыми казались они; теперь это были беззаботные люди, не отягченные грузом житейских проблем и сомнений! Взгляд Лесли медленно скользил по рядам молящихся, пока к своему большому изумлению она не признала в одном из них самого Филипа Редвуда! Он полуобернулся, и Лесли тут же отвела взгляд, оселившись снова тайком посмотреть в его сторону только через несколько минут. Редвуд сидел в одиночестве, и это обстоятельство опять заставило Лесли задаться вопросом о том, чето же такое могло случиться с его женой и отчего она не отмечает Рождество вместе с ним.
– Пойдем, а? Когда мы пойдем?
– шепот Бобби прервал ее раздумья.
– Скоро. Нужно дождаться, когда закончится служба.
– Но я ничего не понимаю. Ну пожалуйста, тетя, идем же!..
Тут сно запел хор, и тогда Лесли, пользуясь всеобщим оживлением, тихонько повела племянника по проходу. Краем глаза она видела, что Редвуд слегка обернулся и смотрит в их сторону, но сделав вид, будто бы она ничего не замечает, Лесли поспешила поскорее выйти из церкви на улицу.
Они были уже на полпути к клиннике, когда у них за спиной послышались шаги, и Лесли, тут же догадавшись, кто это может быть, нарочно пошла медленнее, давая Редвуду возможность поскорее обогнать их. Но когда тот поравнялся с ними, Бобби первым заговорил с ним.
– Знаете, сэр, а мне уже можно гулять на улице. Мне лучше. Вам не нужно будет делать мне снимки.
– Я рад слышать, что ты так считаешь.
Он уже было собрался обогнать их и пройти вперед, но тут Бобби снова заговорил.
– А вы не можете отдать мне старые?
– Старые что?
– Старые снимки.
– Но для чего они тебе?
– Чтобы дома показать ребятам. Если это действительно хорошая штука, то я бы выменял бы за них шариков.
– А это возможно?
– Конечно. Но лучше всего иметь что-нибудь посущественнее. Вот, например, когда я лежал в больнице Святой Катерины, то у нас там у одного мальчика был его аппендикс в банке, и он собирался выменять за него футбольный мяч.
Услышав об этом, Редвуд рассмеялся и обратился к Лесли.
– У вашего племянника какой-то зловещий ход мыслей.
– Как у большинства мальчишек.
– Никогда бы не подумал. Мне очень редко приходится иметь дело с детьми.
Еще какое-то время они шли рядом и молчали, и наконец, желая нарушить затянувшееся молчание, Лесли нервно задала ему первый вопрос, который пришел ей на ум.
– А вы надолго сюда приехали?
– А это, смотря что подразумевать под "долго". Если вы имеете в виду "на всю жизнь", то нет. Я пробуду здесь ровно столько, чтобы усвоить все то, чему сможет научить меня Зекер.
– А какой он, Зекер?
– Он гений.
– Редвуд указал на видневшуюся впереди клинику.
– Он многие годы боролся, отстаивал свою идеи, и все ради того, чтобы построить и оборудовать этот центр. Когда мне приходится думать о тех миллионах, что тратятся на войны, я невольно вспоминаю и о той мышиной возне, что разворачивается вокруг выделения пары тысяч на нужды профилактической медицины!
– Он внезапно замолчал, как будто сердясь на самого себя за подобное проявление чувство.
– А вот что побудило вас заняться медициной, доктор Форрест?
Лесли очень хотелось сказать ему правду - "Вы", но пока она смущенно молчала, Редвуд продолжал говорить:
– Вряд ли вам удастся заниматься практической работой сколь-нибудь длительное время. Скорее всего вы выйдете замуж и таким образом те деньги, что были затрачены на учебу, окажутся выброшенными на ветер!
– Я ни за что не брошу медицину, даже если я выйду замуж, - гневно возразила Лесли.
– А, - он глубоко вздохнул.
– Так вы, значит, одна из тех женщин, кто считает, будто бы им удастся сочетать обе вещи: брак и карьеру.