Любовь и другие диссонансы
Шрифт:
У берлинского метро своя особенность: если сам город был практически полностью разрушен в 1945 году, то подземные сооружения в основном сохранились, и там есть возможность прикоснуться к истории, например, увидеть бункер времен Второй мировой войны, где прятались от бомбардировок жители Берлина. Там даже сохранились фосфоресцирующие стены, благодаря которым можно видеть даже в темноте, на случай, если отключится электричество.
В вагоне метро оказалось много свободных мест и доброжелательных лиц. «Чувствуется, что в городе живет не пятнадцать миллионов жителей, а намного меньше», подумала Анна. Всю дорогу
Выйдя из метро и пройдя несколько метров, Анна сразу узнала Гедехтнискирхе, построенную в память о кайзере Вильгельме. Резким контрастом старого и нового стоят рядом две церкви. Одна полуразрушенная — как вечное напоминание о войне. Другая — олицетворяющая новый Берлин.
— Анечка, посмотрите, это ведь как сама жизнь — между вчера и завтра… Правда, хорошо я сказала? — улыбнулась Марина Петровна.
— В самом деле…
Анне захотелось продолжить сравнительный ряд, но она уже не могла оторвать взгляд от красочных витрин.
Зайдя в универмаг, Анна, как будто привычная к московскому изобилию, пришла в восторг. Они поднялись на эскалаторе на второй этаж, где продавались вечерние платья, и Анна принялась перебирать вешалки.
— Вы ищете что-то конкретное? — К ней подошла миловидная продавщица лет пятидесяти.
— Да, я хочу сегодня быть красивой! — ответила Анна.
Женщина на мгновение исчезла за высокими вешалками и вернулась с шелковым платьем кораллового цвета.
— Frau muss das unbedingt probiren! Das passt zu Ihnem Augen! Фрау непременно должна это пробирен! Этот хорошо ваши глаза!
Анна скрылась в примерочной и через минуту вышла с сияющим лицом. Платье словно было пошито на нее.
Марина Петровна одобряюще улыбалась.
— Ну, вот, совсем другое дело! Вы у нас прямо Кармен!
Вино, вечерний Берлин, новое платье и лазерное шоу оказали свое действие. Анна чувствовала себя словно во сне, когда уходят все проблемы, а горечь и грусть отступают. Ей было хорошо. И хотелось запомнить и продлить это состояние.
У психологов есть такой тест: надо ответить, кем ты себя ощущаешь, животным или птицей, а может, улиткой… В тот апрельский вечер в Берлине Анна начала потихоньку выползать из своей ракушки. С ролью улитки она давно смирилась. Но сейчас ей хотелось высунуться и широко открыть глаза. Трудно сказать, в чем тут было дело — в выпитом вине или красотах Берлина, но она ощущала прилив энергии и надежды.
Когда Манфред был в Москве, ему подарили диск с балладами Окуджавы. По дороге на дискотеку, в такси, все трое пели хором: «Давайте говорить друг другу комплименты!»
— Целая эпоха прошла, — с легкой грустью отметила Марина Петровна. — Я и не думала, что сейчас кто-то еще слушает Окуджаву…
Когда они вошли в помещение, четверо парней играли блюз. Казалось, они полностью погружены в свою музыку и свой мир.
«Как я им завидую! — подумала Анна. — Им никто не нужен, а они нужны всем, кто здесь собрался. Потому что играют прекрасную музыку…»
Она вспомнила свою мечту стать актрисой, проживать на сцене разные жизни. Чувствовать себя востребованной, радовать и восхищать зрителей, может быть, даже влиять на их взгляды… Анна потерла виски, отгоняя мрачные мысли. Они пришла сюда веселиться — и будет веселиться! Посмотрела на добродушного Манфреда.
— Дамы, как насчет виски? — весело спросил он.
— А вы уверены, что мы завтра будем в состоянии открыть выставку? — Анна кокетливо оперлась о стойку бара. Ее карие глаза сияли.
— Конечно! — заглушая музыку, крикнул Манфред. — Это будет самая интересная выставка в нынешнем году!
— Тогда предлагаю тост, — весело сказала Марина Петровна. — За Манфреда и его прекрасные идеи! Я вам так благодарна… Ничего подобного со мной лет сорок не случалось…
— Тогда всем по пятьдесят виски со льдом!
Манфред был рад, что две очаровательные женщины из далекой России наконец расслабились.
Анна думала о том, как замечательно, что они сейчас в Берлине и что Марина Петровна кокетничает с этим милым немцем.
Потом они танцевали и снова поднимали тосты.
В какой-то момент Анна оказалась в центре танцпола. Воздев вверх руки и закрыв глаза, она ритмично двигалась под музыку, а вокруг стояли люди; их было много, они выкрикивали что-то одобрительное и хлопали в ладоши. Анна смутилась, одернула платье, вернулась к стойке.
«Господи, я не танцевала так уже сто лет, — смятенно думала она; мысли обгоняли друг друга, прыгали в голове шариками для пинг-понга. — Но почему? Я не инвалид, не урод, почему же я не живу, не танцую, не экспериментирую с новыми блюдами, не выращиваю экзотические цветы на подоконнике, не знакомлюсь на улице?..»
На маленькой сцене появилась пышная мулатка с алой повязкой на смоляных волосах. Ее крупное тело словно отзывалось на каждую ноту, и она не казалась неуклюжей, наоборот, была похожа на гибкую пантеру. Анна взяла бокал с виски и осушила его одним махом.
— Потанцуете со мной? — услышала она и обернулась. Перед ней стоял музыкант, только что извлекавший прекрасные звуки из саксофона, и приветливо улыбался.
Не дождавшись ответа, властным движением привлек Анну к себе. Она чувствовала его терпкий и приятный, очень мужской запах. Потом он отодвинул ее от себя и резко отклонил вниз. Ее густые каштановые волосы коснулись паркета и снова взметнулись вверх. Две нижние пуговицы на платье расстегнулись, и Анна почувствовала, как оголилась ее нога в черном чулке. Саксофонист снова прижал ее к себе. Ей хотелось, чтобы этот танец не заканчивался. Яркая помада чуть расплылась, смягчая контур губ. В мерцающем неоновом свете она с радостью подчинялась партнеру, касалась его грудью, и это было невыразимо приятно. «Надо же, — промелькнуло в голове, — какой я могу быть развратной!». Эта мысль ей понравилась, и она повторила ее вслух по-русски. Саксофонист удивленно приподнял брови.
— Мой господин, — обратилась она к нему по-русски, — давайте поговорим о сексе! О сексуальных фантазиях! Представьте себе, я ни с кем никогда об этом не говорила! Не знаете, почему?
Танец закончился, она рассмеялась и сжала лицо музыканта в ладонях. Он поцеловал ее ладонь, и запястье, и ямочку на сгибе локтя.
Казалось, в груди у нее взорвался праздничный салют. Она приложила усилия, чтобы наконец от него оторваться.
— Сексуальные фантазии… — бормотала она вполголоса. — Надо же, что мне в голову пришло! Такое ощущение, что я обезумела. И это мне нравится! Нравится!