Любовь и дружба и другие произведения
Шрифт:
Прощайте.
Лаура
Лаура — Марианне (продолжение)
— У меня есть родственник в Шотландии, — сказала мне София, когда мы выехали из Лондона, — который наверняка будет рад нас приютить.
— Приказать форейтору ехать в Шотландию? — спросила было я, но тут же одумалась и воскликнула: — Увы, столь долгое путешествие будет для лошадей слишком обременительным.
Не желая, однако, действовать сообразно лишь своим, весьма нетвердым знаниям о выносливости лошадей, я обратилась за советом к форейтору, который, как выяснилось, придерживается на сей счет моего мнения. А потому мы сообща приняли решение в ближайшем же городе сменить лошадей и остаток пути проделать на почтовых. Прибыв на последнюю станцию, находившуюся всего в нескольких милях от дома родственника Софии, и не
— Как же мне не признать тебя?! Тебя, вылитую копию моей Лаурины и дочери Лаурины, светлый образ и подобие моей Клавдии и матери Клавдии! Да, я торжественно заявляю: ты — дочь первой из выше названных и внучка второй!
В эту минуту, обеспокоенная моим внезапным бегством, в комнату за мной следом вбежала София, и, стоило сему почтенному джентльмену бросить на нее пусть и мимолетный взгляд, как он с ничуть не меньшим изумлением вскричал:
— Еще одна внучка! Да, да, я узнаю тебя, ты — дочь старшей дочери моей Лаурины, о чем неопровержимо свидетельствует твое сходство с красавицей Матильдой.
— Ах, — отвечала София, — стоило мне только увидеть вас, как сердце мне подсказало: нас связывают тесные родственные узы. Вот только какие именно?.. Этого я определить не смогла…
Тут он раскрыл ей свои объятия, и, пока они нежно обнимались, дверь в комнату распахнулась, и на пороге вырос молодой человек редкой красоты. Стоило только лорду Сент-Клеру (а это был он) увидеть его, как он вздрогнул, отшатнулся и, воздев руки, вскричал:
— Боже! Еще один внук! Какое счастье! На протяжении каких-нибудь трех минут я обрел сразу нескольких наследников. Это, в чем я нисколько не сомневаюсь, Филандер, сын прелестной Берты, третьей дочери моей Лаурины. Теперь, чтобы собрались все внуки моей Лаурины, не хватает лишь Густава!
— А вот и он! — воскликнул юный красавец, который в это самое мгновение вошел в комнату. — Перед вами тот самый Густав, которого вы так хотели видеть. Я — сын Агаты, четвертой и самой младшей дочери вашей Лаурины.
— Я вижу, что это и в самом деле вы, — сказал лорд Сент-Клер. — Но скажите мне, — продолжал он, с опаской глядя на дверь, — на этом постоялом дворе есть и другие мои внуки?
— Больше ни одного, милорд.
— В таком случае я, не мешкая более, обеспечу вас, всех до одного. Вот четыре банкноты по 50 фунтов каждая… Возьмите их и помните, что свой долг отца и деда я исполнил.
И с этими словами он незамедлительно покинул комнату, а затем и дом.
Прощайте.
Лаура
Лаура — Марианне (продолжение)
Можете себе представить, как были мы потрясены внезапным отъездом лорда Сент-Клера.
— Подлый старикан! — воскликнула София.
— Недостойный пращур! — вырвалось у меня, после чего мы тут же одновременно лишились чувств и упали друг другу в объятия. Не знаю, сколько времени пролежали мы в обмороке; когда же пришли в себя, то обнаружили, что находимся в комнате одни; не было ни Густава, ни Филандера, ни наших банкнот. Пока мы оплакивали свою горькую судьбу, дверь отворилась, и слуга объявил о приезде некоего Макдональда. Это и был кузен Софии. Та поспешность, с какой он отправился к нам на помощь сразу после получения нашей записки, настолько говорила в его пользу, что я чуть было не назвала его, хоть и видела впервые в жизни, нежным и преданным другом. Увы! Макдональд нисколько не заслуживал этого комплимента, ибо хоть он и сообщил нам, что весьма опечален нашими злоключениями, однако, по его же собственным словам, история наша не вызвала у него ни единого вздоха, ни одного проклятия в адрес отвернувшихся от нас небес. Он сообщил, что его дочь очень рассчитывает, что София вернется вместе с ним в Макдональд-Холл и что мне, как подруге его кузины, также будут там очень рады. После чего мы все вместе отправились в Макдональд-Холл, где были очень ласково приняты Жанеттой, дочерью Макдональда и хозяйкой дома. Жанетте было тогда всего пятнадцать. Сердца от природы доброго, наделенная восприимчивым нравом и приятной наружностью, она могла бы, буде эти качества должным образом поддержаны и развиты, стать украшением человеческой природы; к несчастью, однако, отец ее не обладал достаточно возвышенной душой, дабы восхищаться чертами столь многообещающими, а потому пытался любыми средствами помешать их становлению. Ему удалось погасить горение ее пылкого сердца, и она вынуждена была ответить согласием на предложение молодого человека, с которым он же ее и познакомил. Обручиться им предстояло через несколько месяцев, и, когда мы приехали, Грэхем находился в доме с визитом. Вскоре мы поняли, что он собой представляет: то, что выбор Макдональда пал на него, чувствовалось буквально во всем. Нам говорили, что он разумен, развит не по годам и приятен в обращении. Судить о подобных пустяках мы не считали себя вправе, но коль скоро у нас не оставалось никаких сомнений, что он бездушен, никогда не читал «Вертера» и волосы его при всем желании не назовешь золотистыми, мы ничуть не удивились, что Жанетта не испытывает к нему никакого чувства. Уже одно то, что избран он не ею, а ее отцом, было настолько не в его пользу, что, даже заслуживай он ее во всех прочих отношениях, являлось в глазах Жанетты достаточно веской причиной, чтобы его отвергнуть. Этими соображениями мы и вознамерились с ней поделиться, представив ситуацию в ее истинном свете и нисколько не сомневаясь, что добьемся успеха у этой весьма здравомыслящей особы, чьи просчеты были вызваны как отсутствием доверия к своему собственному мнению, так и пренебрежением к мнению своего отца. Как и рассчитывали, мы нашли в ней полное понимание и безо всякого труда сумели уговорить ее, что Грэхема она не полюбит никогда и что не подчиняться отцу — ее долг. Пожалуй, лишь наши заверения в том, что она должна связать свою жизнь с кем-то другим, вызывали у нее некоторые сомнения. Некоторое время она твердила, что не знает ни одного молодого человека, к которому бы испытывала привязанность, однако когда мы сказали ей, что этого просто не может быть, призналась, что капитан Маккенри и в самом деле нравится ей больше других молодых людей, ей известных. Признание это вполне нас удовлетворило, и, перечислив положительные качества Маккенри и убедив ее, что она от него и впрямь без ума, мы пожелали узнать, признавался ли сей достойный джентльмен Жанетте в любви.
— Коль скоро он еще ни разу не говорил мне о своих чувствах, — сказала Жанетта, — у меня нет никаких оснований полагать, что он меня хоть сколько-нибудь любит.
— В том, что он вас обожает, — возразила ей София, — не может быть никаких сомнений… Привязанность всегда обоюдна. Скажите, неужели он ни разу не бросил на вас восхищенного взгляда, ни разу не сжимал вашу руку, не обронил случайную слезу… не вышел из комнаты без всякой видимой причины?
— Мне, во всяком случае, такое не запомнилось, — ответила Жанетта. — Верно, он всегда выходил из комнаты, когда его визит подходил к концу, но ни разу не было, чтобы он покидал комнату внезапно, даже не поклонившись.
— Уверяю вас, душа моя, — вступила в разговор я, — вы глубоко заблуждаетесь: не может быть, чтобы он ни разу не оставлял вас в смущении, отчаянии, не покидал комнату в поспешности. Вдумайтесь, Жанетта: было бы странно, если в создавшейся ситуации он поклонился вам на прощание или вел себя, как любой другой гость.
Убедив Жанетту в нашей правоте, мы посчитали своим долгом подумать о том, каким образом сообщить Маккенри о тех чувствах, какие испытывала к нему Жанетта…
В конце концов, мы договорились, что расскажем Маккенри об этих чувствах, написав ему анонимное письмо:
«О счастливый возлюбленный прекрасной Жанетты! О благородный обладатель ее сердца, сердца той, что отдана другому! Скажи, почему ты до сих пор не признался в своих чувствах предмету своей любви?! Вдумайся: еще несколько недель, и всякой радужной надежде, какая у тебя наверняка еще теплится, настанет конец, ибо несчастная жертва отцовской жестокости будет обручена с постылым и отвратным Грэхемом! Так почему же ты, жестокосердный, потворствуешь ее и твоему будущему несчастью?! Поделись же поскорей тем планом, который у тебя наверняка созрел! Ваш тайный союз спасет вас обоих и явится залогом вашего будущего счастья!»
Благородный Маккенри, чья скромность, в чем он впоследствии признался, была единственной причиной того, что он столь долго скрывал свою необузданную страсть к Жанетте, понесся, получив сие пылкое послание, на крыльях любви в Макдональд-Холл и с таким жаром выразил свои чувства к той, кто внушил их ему, что после нескольких встреч наедине молодые люди, к нашей с Софией вящей радости, отбыли в Гретна-Грин, где и вознамерились отпраздновать свой союз, предпочтя это место всем остальным, хотя от Макдональд-Холла оно и находилось на весьма почтительном расстоянии.