Любовь и французы
Шрифт:
Поскольку они не пришли к единому мнению относительно того, как следует толковать стих Вергилия, Пантагрюэль предлагает попробовать другой способ предсказания судьбы. «Какой?» — спрашивает Панург. «Гадание по снам,— отвечает Пантагрюэль,— старый, добрый, верный обычай». Он принимается серьезно объяснять, как люди додумались до этого: «Вам, наверное, приходилось видеть, что, когда дети вымыты, накормлены и напоены, они спят крепким сном, и кормилицы со спокойной совестью идут веселиться: они вольны делать все что им заблагорассудится, ибо их присутствие у колыбели в это время не нужно. Так же точно, пока наше тело спит и до пробуждения ни в чем нужды не испытывает, а пищеварение всюду приостановлено, душа наша преисполняется веселия и устремляется к своей отчизне, то есть — на небо. Там душа вновь обретает отличительный знак своего первоначального божественного происхождения и, приобщившись к созерцанию бесконечной духовной сферы, центр которой находится в любой точке вселенной, а окружность нигде (согласно учению Гермеса Трисмегиста, это и есть Бог),— сферы, где ничто не случается, ничто не проходит, ничто не гибнет, где все времена
105
Перевод Н. Любимова.
Толкования снов оказываются не менее противоречивыми, поэтому герои решают наведаться к Сивилле — «старухе... отвратной на вид ... которая варила суп из капустных листьев, старой мозговой кости и желтой шкурки от свиной грудинки... Она отхлебнула из бутыли добрый глоток, вынула из бараньего кошелька три монеты, положила их в три ореховые скорлупы и бросила на дно горшка с перьями». Сложный магический обряд описан со множеством забавных подробностей, но он, так же как и другие способы предсказания, не позволяет сделать окончательный вывод. Больше всего Панург боится, как бы жена, в случае если он обзаведется таковой, не наставила ему рога, и, конечно же, все, кто дает ему советы, убеждают его, что рога и брак — понятия неразделимые. Печально известные своей неверностью ренессансные мужья были, похоже, одержимы этим страхом, который был легко объясним.
Другой реалист, Ноэль дю Фаюль, в своих очаровательных Propus rustiques [106] смеется над крестьянином, который не прикоснется к плугу, не заглянув прежде в Эфемериды, чтобы узнать, что говорят звезды и «это старое пугало Сатурн». Женщин обвиняли в суеверии начиная с тринадцатого века, однако многие мужчины, сдается мне, были не менее доверчивы. Оба пола забавлялись популярной игрой в гадание с помощью книг вроде Dodechedron а или Jardin des pensues [107] либо игральных костей. Даже врачи прибегали к советам небесных светил.
106
«Деревенские разговоры»
107
«Сад размышлений»
Бонавантюр Деперье {91} рассказывает о парижском докторе, который под каким-то туманным предлогом, связанным с астрологией, занимался любовью со своей женой только в дождливые ночи. В конце концов его выведенная из терпения супруга велела служанкам лить на крышу воду из лейки, так что для мужа каждую ночь шел дождь. Такая жизнь вскоре истощила силы доктора, и он умер. Красавица вдова получала множество предложений руки и сердца, и первые вопросы, которые она задавала мужчинам, были: «Не доктор ли вы?» и «Верите ли вы в астрологию?» Все претенденты, кроме одного, думая этим угодить ей, отвечали на второй вопрос утвердительно, но в конце концов женщина вышла замуж за человека, у которого хватило смелости и уверенности в себе, чтобы ответить: «Нет!»
Глава 9. Колдовство и проcтитуция
В ортодоксальном христианстве не было места массовому необузданному разврату, которому потакали языческие религии, но неукрощенные страсти по-прежнему кипели в душах людей, ища любую возможность прорваться наружу. Иногда в качестве предлога для этого использовалась вера: подсчитано, что после «великой чумы» во Франции было около восьмисот тысяч флагеллантов {92} . Когда же нельзя было долее призывать Всевышнего и эти бессознательные порывы стали ассоциироваться с чувством вины, более убедительно звучали призывы, обращенные к Его темному отражению — Люциферу. Это привело к стремительному развитию чародейства. Труазешель, приговоренный в 1571 году к сожжению, но помилованный после того, как выдал своих сообщников, сказал королю, что колдунов во Франции в то время было, вероятно, более трехсот тысяч.
Легальная проституция в 1560 году была запрещена — причиной тому стало как влияние Реформации, так и общее укрепление общественной нравственности, вызванное страхом
Если женщине в пылу гнева случалось обозвать соседку потаскухой, она была обязана заплатить штраф и, участвуя в позорной процессии, нести камень, именовавшийся «скандальным камнем»; оскорбленная ею женщина шла позади с палкой или острым предметом в руках и то и дело колола жертву в то место, «где спина утрачивает свое название».
Позорное наказание, предназначенное для проституток в провинции Тулузы, еще практиковалось на протяжении значительной части восемнадцатого столетия. {94} Называлось оно accabussade — проститутку вели в ратушу, где ей связывали руки за спиной, на платье пришпиливали позорный знак, а на голову надевали шляпу, похожую на сахарную голову. Оттуда процессия, сопровождаемая зубоскалившими горожанами, направлялась к берегу Гаронны. Бедняжку везли на лодке к скале, находившейся на середине реки. Там ее раздевали и сажали в специально изготовленную для этой цели железную клетку, которую трижды погружали в воду — с таким расчетом, чтобы не утопить женщину. Наконец ее, полу-утопленную, волокли в местную тюрьму, где она должна была провести остаток дней. Более чем вероятно, что многие из тех, кто пользовался услугами несчастной женщины, были в толпе, жестоко издевавшейся над ней, и что орали они громче, нежели их добродетельные соседи. Мужчины, похоже, до сих пор никак не могут взять в толк, что, не будь у проституток покупателей на их «товар», они бы своим ремеслом не занимались.
Любопытный обычай, пришедший, возможно, из Испании (или Италии), соблюдался раскаявшимися распутниками и набожными католиками, искавшими жен среди проституток с целью спасения заблудших душ. Браки заключались с теми девицами, которые полностью излечились от венерических болезней, они должны были иметь разрешение Главного госпиталя, а венчание происходило в примыкавшей к госпиталю часовне.
Даже в те далекие времена ушлые парижские девицы и «защищавшие» их сводники время от времени обчищали доверчивых иностранцев. Шарль Сорель в своем сатирическом романе Фран-сион рассказывает о злоключениях молодого шотландского лорда, приехавшего в шестнадцатом веке в Париж в надежде свести знакомство с прекрасными француженками, о которых ему так много рассказывали. Искать девушку на улице было неприлично, а знакомых у юного лорда не было. Наконец, лорд поделился своей незадачей с хозяином гостиницы. «Милорд, вам давно следовало сказать мне об этом. Позвольте мне вам услужить»,— сказал трактирщик и немедленно познакомил своего жильца с печально известным сводником, которого рекомендовал как человека из знатной семьи и кузена чрезвычайно привлекательной женщины. Она была difficile [108] , но время от времени удостаивала своей благосклонности титулованных господ. В данный момент ее любовником был ревнивец-маркиз, почти не выпускавший ее из дома. Юного шотландца привлек этот запретный плод. «Как я могу увидеться с ней?» — спросил он сводника. «Моя кузина питает слабость к бриллиантам — если вы будете так любезны, что сперва передадите ей небольшой подарок через меня, то, я уверен, это смягчит ее сердце!» На другой же день шотландец купил бриллиантовое украшение для волос, а вечером сводник дал ему возможность пройти под окном своей кузины и мельком, когда она показалась из-за занавесок, взглянуть на ее прелести. С такого расстояния, да к тому же в сумерках, дама выглядела весьма привлекательно и удостоила шотландца легкого, но грациозного кивка. Понадобилось еще несколько дорогих подарков, прежде чем было устроено настоящее свидание. Лорд разоделся в пух и прах; наибольшее восхищение вызывали его золотые галуны, поскольку во Франции тогда действовали законы против роскоши и французы не могли носить одежду с золотой или серебряной отделкой.
108
здесь — разборчива (фр.)
«Красавица», против его ожидания, оказалась не такой свежей и красивой, но после обильного ужина, запитого большим количеством вина, ее «чары» начали оказывать на него свое действие. Его познания во французском не были блестящими, но их оказалось достаточно, чтобы осведомиться о местонахождении ее спальни. «Сейчас, сейчас»,— говорила «красавица», снова наполняя бокал. Наконец, видя, что он теряет терпение и тянуть время больше нельзя, она повела его наверх. Француженкам — как лорд скоро начал понимать — требуется очень много времени, чтобы раздеться. В комнате было холодно, и молодой любовник нырнул под одеяла. Не прошло и двух минут, как внизу на улице послышались громкие голоса, а затем в парадную дверь постучали.
«Это, должно быть, лакеи маркиза — значит, он направляется сюда! Прячьтесь, прячьтесь скорее за полог!» —в панике вскричала «красавица». «Он уб-би-вв-ать м-ме-ня?» — ища свои штаны, спросил шотландец, у которого зуб на зуб не попадал. «Нет, если вы не попадетесь ему на глаза... Не беспокойтесь о вашей одежде, я ее спрячу»,— ответила «красавица», заталкивая лорда в шкаф; проделав это, она надела сорочку и бросилась в кровать. Тяжелые шаги на лестнице — властный стук в дверь спальни — и грубый голос спрашивает: «Мадемуазель, вы дома? Господин маркиз желает видеть вас». Прежде чем мадемуазель успела ответить, дверь распахнулась, и вразвалку вошли трое лакеев. «Я не могу сегодня увидеться с маркизом — скажите ему, что я больна — меня лихорадит,— возможно, это что-то заразное. Прошу вас, не оставайтесь здесь, чтобы не подцепить эту гадость. Доктор сказал, что это может быть опасно»,— слабым голосом проговорила мадемуазель.