Любовь и Люсия
Шрифт:
Маркиз удивленно поднял брови.
— Вы собираетесь выпить — или хотите предложить выпить мне?
— Ни то ни другое, — ответила девушка. — Я собираюсь промыть вам рану на случай, если в нее попала инфекция. Иначе вас может начать лихорадить.
— По-моему, вы пытаетесь запугать меня!
— Маменька всегда утверждала, что открытые раны представляют большую опасность, поэтому следует позаботиться о чистоте. На самом деле раны промывали бренди еще во время Трафальгарского сражения, но почему-то
— Можете презирать меня за глупость, — заметил маркиз, — но я снимаю шляпу перед вашими энциклопедическими познаниями.
Он подошел к постели и взял в руки стоявший подле нее колокольчик.
Раздался громкий звон, и через мгновение дверь каюты открылась.
— Входите, Эванс, — сказал маркиз камердинеру. — Мисс Бомон настаивает, чтобы я истратил свой лучший бренди на промывание раны.
— Раны, милорд? — переспросил Эванс. — Что случилось с вашей светлостью?
Маркиз улыбнулся.
Он знал, что Эванс не отлучался из дворца и наверняка был хорошо осведомлен о неподобающем поведении Франчески. От слуг ничего не возможно скрыть, и сверхзаботливый камердинер, должно быть, уже не раз успел ужаснуться тому, что какая-то женщина угрожала жизни его господина.
Когда маркиз отправился на яхту, Эванс плыл в другой гондоле вслед за ним.
Слуга укоризненно произнес:
— Вы не сказали мне, милорд, что хотите переодеться. Я был внизу и не поверил, что ваша светлость хочет уехать столь поспешно.
— Зря не поверили, — добродушно-насмешливо ответил маркиз. — Зато сейчас работа для вас найдется.
— Вижу, милорд, — заметил Эванс. — Мисс Бомон права: порез неприятный, его непременно надо промыть, не то ваша светлость подхватит лихорадку.
— Надеюсь, обойдется без этого, — улыбнулся маркиз.
Эванс достал из шкафчика бутылку бренди и налил немного в бокал.
Под чутким руководством Люсии он окунул в бренди чистый льняной платок и приложил его к ране.
Внезапная боль обожгла маркиза, но он, мужественно сжав губы, не проронил ни звука. Эванс тщательно промыл порез и повернулся к Люсии со словами:
— Пожелаете перевязать его светлость, мисс, или мне это сделать?
Маркиз был потрясен.
Впервые Эванс позволил постороннему человеку помогать заботиться о маркизе. Старый камердинер порой ревновал хозяина даже к другим слугам — и все же…
В глазах маркиза блеснула насмешливая искорка. Он догадался, что, проявляя вежливость по отношению к «новому увлечению» маркиза, Эванс выражает свое неудовольствие Франческой и ее поведением.
— Не могли бы вы сделать это? — смущенно попросила Люсия. — Я, конечно, могу наложить повязку, но уверена, что вы сделаете это гораздо лучше.
Маркиз отметил ее проницательность — ведь Эванс, погорячившись с необычным для него предложением, очень бы обиделся, прими Люсия его.
Он ловко перевязал руку — вначале наложил на рану льняную подушечку на случай, если начнется кровотечение вновь, а потом забинтовал, достаточно туго, чтобы повязка не могла соскочить, но не пережимая вену.
— Благодарю вас, Эванс, — сказал маркиз. — Я пока переодену рубашку, а вы покажите мисс Бомон ее каюту.
Думаю, удобнее всего ей будет в «Ватерлоо».
Название явно удивило Люсию, но маркиз не стал утруждать себя объяснениями, и она пошла вслед за камердинером по коридору к соседней двери.
Едва войдя, она поняла, почему каюту назвали в честь битвы, после которой маркиз получил награду за доблесть.
На стенах висели три картины — две изображали саму битву, а на третьей красовался портрет герцога Веллингтонского.
Эванс с удовольствием посмотрел на них.
— Они всегда напоминают о тех славных временах, мисс.
— А вы были там с его светлостью?
— Разумеется, был! И смотрел за ним так же, как сейчас. Он храбро дрался, как лев, и совсем не думал о себе.
Люсия огляделась и увидела большую кровать под голубым балдахином и мебель, почти такую же, как в каюте маркиза.
— Здесь вам будет удобно, мисс, — заметил Эванс. — Ваши вещи скоро привезут. Когда я уезжал из палаццо, их как раз паковали.
— О, спасибо, большое спасибо.
Когда камердинер отправился обратно в каюту маркиза, Люсия сняла шаль и положила ее на небольшое и очень красивое кресло и принялась развязывать ленты шляпки.
Каюта сильно отличалась от той, в которой девушка плыла в Венецию с отцом и матерью. Та каюта была неудобна и очень бедно обставлена. И иллюминатор в ней был всего один, а не два, как здесь. Койка в той, прежней каюте больше походила на гроб — по крайней мере так казалось Люсии, когда она ложилась спать.
Яхта же маркиза была замечательна, учитывая ее техническое оснащение и способность развивать большую скорость, внутри она была очень просторна. Люсия размышляла о том, как прекрасно, должно быть, путешествовать в такой роскоши да еще в компании маркиза.
Она подошла к иллюминатору и посмотрела на солнце. Оно медленно опускалось за горизонт, оставляя на водной глади золотистую дорожку.
«Я с радостью уезжаю из Венеции», — подумала про себя Люсия, хотя мучительно было сознавать, что в Городе света остались ее отец и мать.
«Может быть, надо было остаться там, с ними», — сомневалась девушка, но вспомнила, как ей было страшно одной, как она боялась мужчин, всюду преследовавших ее, несмотря на ее предельную осторожность.
«В Англии все будет иначе», — уверенно сказала она себе.