Любовь и прочие "радости"
Шрифт:
Отец запил после смерти матери. В тот период было тяжело всем, но погруженный в свои заботы Тихон даже не сразу заметил, что его интеллигентный, положительный во всех смыслах отец выпивает. Нет… Пьет! Как сапожник, до беспамятства. Как он потом себя ругал, что вовремя не забил тревогу! Проклинал Ирку, из-за козней которой света белого не видел… И себя проклинал. У родителей Тихона была необыкновенная история любви. Они как будто и не существовали порознь. Всегда вместе, во всем, в любой ситуации. С
— Ну, ты будешь сегодня вставать или нет? Я уже напекла оладушков.
— Да встаю, встаю… Чего сама подхватилась так рано?
— Так ведь уже десятый час, пап!
Тихон, кряхтя, встал, натянул спортивные штаны, футболку и пошел в ванную. Когда вернулся — стол уже был накрыт по всем правилам. Ай да Катька, ай да молодец!
— А если серьезно? Чего подхватилась?
— Да ничего! — возмутилась дочка. — Мы просто хотели позаниматься с Ником.
Ага. Позаниматься. Теперь это так называется. Тихон вскинул бровь:
— Позаниматься?
— Вот именно. Ник обещал помочь мне подтянуть математику.
— А что, у тебя с ней какие-то проблемы? Почему мне не сказала? Я бы тебе помог.
— Папа! — закатила глаза дочка, — Все нормально. Мы сами справимся.
— Ну, смотри, — все еще хмурясь, Гдальский окунул оладью в сметану и откусил. — Так ты у него будешь?
— Угу. А потом, может, сходим куда-нибудь…
— Смотрите, не надоедайте там.
— Кому?
— Ольге, — пожал плечами Тихон.
— Ник сказал, что его мать не имеет ничего против, когда к нему приходят друзья. Кстати, — хитро блеснула глазами Катя, — как она тебе?
— Как она мне что?
— Ой, ну, не делай вид, что не знаешь, о чем я спрашиваю!
— Да понятия не имею.
— Ну, да, — рассмеялась девушка, — так я тебе и поверила. Ты что, на нее запал?
— Хм… А я смотрю, ты не против.
— А чего нам быть против? Она классная… Ну, по рассказам Ника. И красивая.
— Так это вы вчера типа сватовством занимались?
— А ты только сейчас это понял? — снова захохотала Катюха.
Гдальский покачал головой. Взял новый оладушек, отпил кофе. Кофе варить Катька категорически не умела. А вот оладушки были вроде бы ничего. Съедобными.
— Ну? — подперла ладонью щеку девушка.
— Что — ну? — активно жуя, пробубнил Тихон.
— Как наш план? Удался?
— Не-а. Вы, напротив, мне все обломали.
— Серьезно? — Катя даже открыла рот, а потом ее, видимо, озарило. — Вот же черт! Я вам помешала! — хлопнула себя по любу девушка. — Ну, и быстрые вы! — то ли обвинила, то ли похвалила. А Тихон рассмеялся:
— Да брось. Я пошутил.
— А я уж было подумала, что ты и правда оклемался, — насупилась дочка.
— Оклемался? — удивленно переспросил Тихон.
— Ну, да… После мамы… Так, ладно… Ты доел? Я приберу.
— Нет, не доел! — отобрал у дочки тарелку Гдальский, — ну-ка сядь и объяснись.
— А что тут объяснять? — занервничала Катюха.
— Чего это ты решила, что я, как ты сказала… не оклемался?
— Разве непонятно? На свидания ты не ходишь. Женщины у тебя нет… Работа — дом. Дом — работа. Ты страдаешь! А этой… этой — хоть бы хны!
— Эта — вообще-то, твоя мать. И я по ней не страдаю.
— Ну да! Как же… А почему тогда тормозишь? Взял бы и приударил за кем-то.
— Не знал, что ты так сильно мечтаешь о мачехе.
— А кто здесь говорит о том, что надо идти под венец?! — округлила глаза Катя, — пап, прием! На дворе двадцать первый век. Сейчас не нужно жениться, чтобы… кхе-кхе, — смутилась девочка.
Да, уж… Жалкое он, должно быть, представляет собой зрелище. Вон… уже и дочь дает советы. Дожился.
Тихон помог Катерине убрать со стола и вышел на балкон. Глупо получалось. Справедливости ради стоит отметить, что во много Катя была права. И от этого было еще более тошно. Ирка действительно до основания разрушила его прежнюю жизнь, да и его во многом разрушила. Того мужчины, которым он был — больше не было. Потому что в нем не осталось веры. Ни в людей, ни во что-то хорошее. Исчезли все те ориентиры, по которым он шел по жизни.
— Ты к деду пойдешь? — крикнула Катя. — Он звонил!
— Ага. Пойду. Чего хотел?
— Да так. Поболтать. Ему, кстати, понравилась Ольга, — хитро подмигнула отцу девушка и со значением пошевелила бровями.
Гдальский закатил глаза. Положа руку на сердце, вместе с желанием трахнуть соседку в нем воскресли всякие комплексы, которые раньше его никоим образом не волновали. Например, и дураку понятно, что женщина она достаточно состоятельная. А он… Он — это он. Неудачник и дурачок, которого вот так запросто облапошили. И кто? Человек, которому он доверял. Женщина, которую он любил…
— Вы на эту тему уж слишком не фантазируйте.
— Насчет вас с матерью Ника?
— Ага.
— Да ты не волнуйся. Ты ей тоже понравился.
— Это откуда такие выводы?
— Не скажу! Из принципа женской солидарности!
— А принцип «любовь к отцу» разве не важней всех других принципов? — стоял на своем Гдальский, искренне заинтересовавшись словами дочери. Да и вообще… что это за прикол такой? Сказал «а» — говори «б». А не вот это все!
— Хм, — Катя сунула палец в рот, — ну, ладно! В конце концов, я ведь из добрых побуждений действую… В общем, она очень долго собиралась!