Любовь и прочие "радости"
Шрифт:
— А что надо? До гробовой доски? — все же полезло дерьмо с опозданием.
— А хоть бы и так, — не растерялся собеседник, сверля его темным взглядом. — Сможешь?
Артем выдохнул судорожно. И отпуская все свои страхи, медленно пожал плечами.
Глава 18
– Оля… Олечка… Вставай, ну? Давай, пьяница моя, открывай глазки.
— Уйди… — сунула голову под подушку Ольга.
— Не могу. Мы к отцу на завтрак приглашены. Помнишь?
Ольга высунула нос из своей
— Тиш… Я сегодня не могу, правда. Ты только посмотри на меня…
— С удовольствием! — Гдальский безжалостно отобрал у неё одеяло и провел по телу изучающим взглядом. — Мне все нравится, — резюмировал он.
— Угу… Как же.
Ольга осторожно приподнялась. Замерла, прислушиваясь к себе. Во рту пересохло, в голове гудело, и, как если бы этого было мало, её ещё и здорово подташнивало. Ей было до такой степени хреново, что Ольга даже не сразу вспомнила, как она вообще дошла до такой кондиции. А потом вдруг опомнилась.
— Ой, мамочки-и-и, — простонала женщина, падая на кровать.
— Что? Что такое, Оль? Плохо?
— Отстань, Тиша… Дай мне просто сдохнуть! Со стыда…
— А-а-а, значит, алкогольной амнезии не случилось! — заметил Тихон, посмеиваясь, — Это радует, Олечка. Глядишь, еще не все для тебя потеряно.
— Гад! — не смогла не засмеяться в ответ. Нахмурилась, перебирая события вечера, — Тиш, а куда Кормухин подевался?
— Собутыльник твой? Ну, так известно, куда. Отправился искать себе на жопу приключений. Слушай, никак не привыкну, что в случае с ним эта фраза приобретает со-о-овсем другие новые, я бы сказал, смыслы.
— Вот как?! Тебе, значит, весело? Ладно, я была невменяемой, но ты, Гдальский! Ты… — взвилась Ольга, с большим трудом воскрешая в памяти события прошлого вечера.
— А что я?
— Как мог отпустить Тёмку с тем мужиком?!
— С кем? С Пушкиным?
— Пушкиным, Достоевским… Откуда мне знать?! Он мне паспорта не показывал. Слушай, а у тебя ведь должен быть… — вдруг осенило Ольгу.
— Что?
— Паспорт Пушкина! Ну? Что ты смотришь? Да где же этот чертов телефон?!
— Ума не приложу, зачем он тебе так срочно понадобился, — пробормотал Тихон и, сам оглядываясь по сторонам.
— Тёме позвонить. Или в полицию…
— Так, стой! Какую полицию?
— Ты что, не понимаешь?! Да твой прораб уже, наверное, его убил, труп расчленил и где-нибудь спрятал… Может, даже на стройке! На твоей, — злорадно сощурилась женщина.
— Эй… Эй… Какие трупы? — Тихон подошел вплотную к Ольге и осторожно ее обнял, пряча в растрепанных локонах наползающую на лицо улыбку. — Пушкин — нормальный мужик. Хмурый немного, так ведь не от хорошей жизни. Помнишь, как в Простоквашино? Это я почему вредный был… — голосом почтальона Печкина продекларировал Гдальский, — потому, что у меня мужичка не было…
Ольга фыркнула. Уставилась на Тихона недоверчиво, откинувшись в его руках.
— Еще скажи, что он гей.
– Кто? Наш Александр
— Пушкин? Александр Сергеевич? Ты это серьезно?
— Да нет… Пушкин — это прозвище. Исходя из имени отчества. А так он Комисаренко. Отличный мужик — зуб даю.
— Знаешь ли, у Чекатило тоже была ничего себе так характеристика, — шмыгнула носом Ольга, продолжая шарить по комнате взглядом в поисках телефона. Широкая грудь Гдальского дрогнула, и он в голос заржал.
— Чекатило… Ой, не могу…
— Смешно ему! А я места себе не нахожу! Вот зачем он предложил Тёму домой отвезти, м-м-м?
— Зачем-зачем… Может, давай без подробностей? Я, знаешь ли, не настолько толерантный.
— Балбес!
Ольга стукнула Тихона кулачком по груди и отступила на шаг. Телефон нашелся лишь в кухне, где уже вовсю шумели парни.
— О-о-о, — протянул Пашка, — и этот человек нам вчера читал лекции о вреде алкоголя, — заржал он, косясь на зеленую мать.
— Это я вам для наглядного примера, — вышла из щекотливой ситуации Ольга, брезгливо косясь на подгоревший омлет, который уплетал Ник.
— Парни, вы бы на харчи сильно не налагали. Вас дед Сергей таким холодцом накормит — пальчики оближете. Берегите место.
— Нет, Тиш, я не могу, правда… — отнекивалась Ольга, приложив к уху трубку.
— Петь, сделай матери кофе. Я с вашей машиной все никак не подружусь.
Петька послушно посеменил к аппарату.
Ольга прислонилась лбом к холодильнику и отвела трубку от уха, чтобы длинные противные гудки не так сильно били по до звона натянутым нервам.
— Не берет! А я говорила, что это добром не кончится!
– Оль, да ради бога! Ну, может, они еще спят…
Ничего не понимающие парни косились то на мать, то на Тихона.
— Похоже, вы вчера повеселились даже лучше, чем мы… — ухмыльнулся Павел.
Телефон в руках Ольги тренькнул. В мессенджере всплыло не отвеченное сообщение.
«Какого хрена, Фадеева. В такую рань».
А следом прилетел злющий стикер. Ольга выдохнула, чуть трясущимися с бадуна пальцами настрочила ответ:
«Надо было удостовериться, что ты жив. Тебя этот Пушкин не обижал?»
«Пушкин?» — ржущий стикер, а дальше «Нет, так, пару раз надругался».
У Ольги отвисла челюсть. Это что же… Тихон был прав?
«Не отвлекаю. Потом все расскажешь».
Ольга отложила телефон и забрала из рук среднего сына свой кофе. Аромат, который обычно бодрил, сейчас не вызвал никаких приятных эмоций. Ольга сглотнула, но это не помогло. Она резко отставила чашку, так что горячий кофе, выплеснувшись на стол, залил красивую скатерть, и помчалась к туалету.