Любовь и страсть Ангела
Шрифт:
— Ненавижу, — снова прошептала Катя, прежде, чем наброситься на его губы с новым поцелуем.
— Давид, о Господи! — Габриэль стоял и смотрел, как к нему приближается его друг, всё ещё в виде танцовщика, разве что только огромные белоснежные крылья за спиной выбивались из общей картины. — Немедленно перевоплотись, тут ангелы!
Дав беспечно махнул рукой, потрясая в воздухе маленькими искусственными крыльями, которые вытащил из подмышки.
— Чего они там не видели? — он бросил крылья на ступени возле колонн и уселся на них сверху, — ты видишь, что мне выдали для танца?
Габриэль
— Я тебе больше скажу, я видел твоё исполнение, — он поднял руки вверх и качнул бёдрами туда-сюда, — Ты был великолепен!
Дав метнул на друга быстрый взгляд, но ничего не ответил.
— А ты знаешь, мне кажется, Разиэлю понравилось стать чуть-чуть порочным. Ему всё больше нравится быть человеком, несмотря на то, что в начале он сомневался.
Габриэль кивнул.
— Да, я тоже так думаю. Уверен, что даже если бы у него сейчас был выбор, он остался бы на земле. Мало того, — он наставительно поднял палец вверх, — Даже если представить, что они с Екатериной не вместе, думаю, и в этом случае он бы остался на земле.
Дав задумчиво посмотрел куда-то вдаль, на верхушки дальних гор.
— А я бы не согласился жить на земле, — наконец, протянул он.
— Почему? — удивился Габ, — Мне казалось, тебе там понравилось.
— Неа, — Давид покачал головой, и тут приподнялся и вытащил из-под себя крылья, — Во-первых, там неудобные штаны, а, во-вторых, там выдают отвратительные крылья!
Глава 8
Если Разиэлю раньше и казалось, что проявить к Екатерине физическое влечение означает принизить её и те чувства, которые он к ней испытывает, то сейчас, когда его губы и его руки касались её тела, он отбросил прочь все сомнения. Это было настоящее чудо, — держать в своих руках ту, которой были отданы душа и сердце. Время и вечность. Крылья и небо. Он готов был положить к её ногам весь мир, даже если бы она отказала ему, а сейчас он готов был перевернуть кверху ногами даже небеса со всеми их ангельскими уровнями.
Казалось, они не прерывали поцелуй ни на секунду, каким-то чудом оказавшись в квартире Олега, потому что он инстинктивно чувствовал, что должен привести её к себе. Так было верней. И в то же время вечный спутник человека — сомнение — сейчас незримо витал над Разиэлем. Он начал сомневаться, что сможет дать Екатерине то, что она заслуживает, что он тот, ради которого можно было бы забыть обо всех остальных. Как и сомневался в том, что для Кати он кто-то особенный, с кем она захочет быть и дальше.
Разиэль прерывал свои горячие поцелуи, но только для того, чтобы обхватить ладонями лицо Екатерины и нежно и трепетно целовать каждый миллиметр её кожи, наслаждаясь тем, что она рядом и что она позволяет себя целовать.
Катя прерывисто дышала, пока её руки цеплялись за плечи Олега, а её всю охватила такое безудержное желание, которого она не испытывала никогда. И чем медлительнее и нежнее были движения Олега, тем сильнее внутри неё разгорался пожар желания. Она схватила Олега за воротник рубашки и рванула его в стороны, с удовлетворением отмечая, что пуговицы запрыгали по полу. Олег замер, а Катя принялась целовать его шею, в то время, как он с силой прижал её к себе, наслаждаясь неземным блаженством.
— Катя, Катя, — только и выдыхал он, на каждое движение её губ. Он не знал, что ему делать, как доставить
Екатерина потянула его за руку, оборачиваясь и только сейчас, кажется, осознавая, где они находятся.
— Где у тебя спальня? — выдохнула она, прерывающимся полушёпотом.
Разиэль нахмурился при слове «спальня».
— Она там, — он махнул в сторону одной из дверей, — А зачем?
Катя усмехнулась.
— Буду укладывать тебя спать, — рассмеялась она.
Ей вообще казалось, что она совращает какого-нибудь невинного ангела, но это было даже приятно-возбуждающе. И было невозможно представить, что вот этот образчик животно-мужской красоты со стеснительным взглядом, невинен, как младенец. Хотя, если он хочет поиграть в такую игру, это будет даже интересно.
Катя вошла в спальню, ведя за собой Олега, и повернулась к нему лицом, начиная медленно и дразняще снимать с себя одежду. А он стоял и смотрел на это всё со смесью восторга и смущения, но не смел оторвать взгляд ни на секунду. Вот в сторону улетела кофточка Кати, открыв жадному взору Разиэля совершенство её тела и красивую грудь в кружеве белья. Вот следом за кофточкой мягко приземлились на пол шортики девушки, и Разиэль поспешно отвёл взгляд, но снова вернулся глазами к этому абсолютному совершенству, заключённому в Екатерине.
А Катя ликовала, — перед ней стоял великолепный, мужественный, возбуждающий мужчина, с разорванной на груди рубашкой, открывающей его бронзовое от загара тело, и этот мужчина и всё его внимание принадлежали сейчас лишь ей одной.
Она подошла к нему вплотную, с удовольствием отмечая, как его тело ещё больше напряглось, и, чуть приподнявшись на носочках, прошептала в ухо:
— Тебе понравилось, когда та девушка выделывала на твоём теле пируэты?
Разиэль замотал головой, будто его обвиняли во всех смертных грехах разом.
— Нет, то есть, да, точнее нет.
Катя улыбнулась сама себе.
— Так да, или нет? — продолжала она допрос, одновременно скользя рукой вниз по груди Разиэля, пока, наконец, она не остановилась на уже слишком возбуждённом достоинстве мужчины. От этого прикосновения Разиэль вздрогнул и уже забыл, о чём его спрашивают.
— Нет, — выдохнул он, когда рука Екатерины скользнула к пряжке ремня, — Нет, не понравилось.
Катя скептически хмыкнула, но ничего не ответила, потому что ей самой нравилось это ощущение ревности, которое рождали воспоминание о том, как брюнетка скакала на её Олеге. И эту ревность, щедро сдобренную страстью и желанием, она и собиралась выплеснуть на Олега. А он, похоже, был этому только рад.
Только сейчас, наверное, Разиэль понял, что значит фраза: «Иметь ангельское терпение». Те ощущения, которые дарили движения бёдер Екатерины, сводили его с ума. Ему хотелось утонуть в них, отдаться им, но он наблюдал за Катей, пытаясь понять, доставляет ли он ей хотя бы каплю того наслаждения, которое получает от неё сам. Он упивался этими мгновениями, он жил ими всё то время, пока длилась их близость, и он мечтал, чтобы они не кончались. Её стоны были для него самой сладкой на свете музыкой, которую он слушал, желая, чтобы она звучала вечно, а Катино раскрасневшееся лицо, с прилипшими к нему влажными прядями тёмных волос, ему хотелось видеть всегда. Или запечатлеть в своей памяти навечно.