Любовь и свобода
Шрифт:
Наверху раздались неровные шаги. Лимон посмотрел на лестницу: появились босые ноги, немного неуверенно нащупывающие ступеньки. От лодыжек и выше колыхались полы тяжёлого и явно слишком большого махрового халата. Ноги прошли примерно пол-лестницы и задумчиво остановились, но потом что-то решили про себя и уже легко и быстро сбежали вниз.
— Кхгм! — в наступившей тишине сказал господин Хаби.
Вид спустившегося сверху существа вызывал изумление: огромный халат — это ещё ладно; но вместо головы торчал серый бумажный пакет из-под хлеба, в котором были прорезаны
— Илли, детка…
— Молчи, отец! — сказало существо, скрещивая руки на груди. — Ты мне не указатель! Ты дом не смог защщить* от чужаков! Они пришли, чтоб петь — так пусть поют. Иначе — горе!
И правой рукой с хищно изогнутыми пальцами существо описало в воздухе медленную дугу.
— Пойте, — сказал господин Хаби. — А то мы точно таких бед огребём…
Лимон понял, что сначала надо закрыть рот.
— На рассвете туман, туман, на рассвете шаги, шаги… — затянул было Шило, но настолько не попал в мотив, что заметил это и сам.
— О, — вскликнул господин Хаби. — Что вы, оказывается, знаете!
— Наш отец собирает старые песни, — сказал Лимон. — У него целый ящик этих… — он показал руками. — Которые вставляют…
— Одних Имперских маршев — шесть штук! — гордо добавил Шило.
— А вы, получается, братья? — догадался господин Хаби. — А почему-то совсем не похожи.
— Сводные, — сказал Лимон.
— Так вы будете петь, или я ухожу и начинаю творить несчастья? — капризно спросило существо.
— Сейчас… — Лимон откашлялся и, пощёлкивая для ритма пальцами, начал: — На рассвете туман, туман, на рассвете шаги, шаги, будет нами экзамен сдан, захлебнутся кровью враги…
— …Этот тусклый и серый свет, этот горестный мокрый лес… — подхватил господин Хаби; Лимон удивлённо на него покосился.
— …где застряла в дубах картечь… — вплёлся, наконец, Шило, — где нам выпало лечь…
Господин Хаби обхватил одной рукой за плечо Лимона, другой — Шило, и втроём они допели до конца старинную песню о курсантах-пограничниках, которых забыли на рубеже. Когда они заканчивали, Лимон увидел, что у господина Хаби в глазах навернулись слёзы.
— Молодцы, — сухо сказало существо. — Теперь мне можно вернуться к моим печалям?
— Иди уж, — вздохнул господин Хаби. — Никакого в них понимания и никакого сочувствия… Эту песню ещё мой дед пел — и это как раз про их выпуск было.
— Он был пограничник?
— Да, в самом начале… когда ещё были границы. А потом он был чистильщиком. Это императорская контрразведка так называлась. А потом его оттуда прямым ходом — в штрафники… прямо вот как вас. Ладно, братцы, я с ночи, поспать надо. Давайте ваш бегунок, я подпишу.
Лимон достал из портфеля тоненькую папку с поддельным обходным листом (труднее всего далась подпись директора) и ручку.
— Вот здесь, — показал он.
— Вижу, вижу… — господин Хаби близоруко прищурился. — А что, у Брешке тоже кто-то болеет?
Лимона пробило холодным потом. Ах, как мы лопухнулись, подумал он. Но сказал совершенно спокойно:
— Нет, больных больше нет, там кто-то отстаёт по предметам, у кого-то книги в библиотеку не сданы…
— Ну, понятно… — господин Хаби длинно и вычурно расписался, отдал папку Лимону. — Может, будет время — ещё зайдёте? Споём…
— С удовольствием, — сказал Лимон.
— Только, наверное, это уже осенью будет, — добавил Шило.
Они вышли из дома, прошли под деревьями, миновали калитку и оказались на улице — почти в другом мире.
— Фффф… — Лимон оглянулся — господина Хаби видно не было. — Я думал, что напущу в штаны.
— С чего это? — не понял Шило.
— Не знаю. Мне вдруг показалось…
— Что?
— Что он… они, вернее… настоящие шпионы.
— Брось.
— Ну, сам подумай: мы узнали то, за чем приходили?
— Ну да!
— А что, если эта, с пакетом на башке — вовсе не его дочка?
— А кто?
— Шпионка. И он всё время под её надзором. Или его вообще загипнотизировали. Представляешь…
— Если загипнотизировали, то мы с тобой тут ничего не сможем. Это надо просто отцу сказать…
— Да, наверное… Слушай, надо вернуться, только не отсюда, а обойти дом… Я вроде бы понял, где её комната — вдруг удастся заглянуть?
Заглянуть не удалось. Задней стеной все дома этой части улицы выходили на обрывистый берег Юи, были неотличимы друг от друга — а главное, совершенно неприступны. Лимон покусал кулак, но ничего не придумал — а время уже поджимало. Пришлось отправиться на место встречи, так и не добившись никаких результатов.
Разведчики собрались под Каменным мостом всемером — то есть те, до кого Лимон успел утром дотянуться: Порох, Хвост, Сапог, Костыль, Маркиз — ну, и братьев Шанье двое. Костыль притащил пакет сушёных груш и пустил его по кругу. Время было сильно после обеда.
Обсудили, кто что добыл. Побывавшие в доме другого контролёра, Ингми Шанку, Порох и Хвост ничего опасного не увидели: двое ребятишек, оба ещё дошкольники, мирно играли во дворе, и за домом наверняка никто не следил. Костыль же, Маркиз и Сапог вообще провели с тремя сёстрами Клеп, дочерьми последнего из подозреваемых, пару приятных часов на Пандейском рынке, где давно уже не торгуют, а только развлекаются, — и тоже ничего подозрительного не засекли. Потом обсудили рассказанное Лимоном и пришли к выводу, что да, дело остаётся неясным, и стоит продолжать наблюдение — только как это сделать, чтобы не привлечь к себе ненужного внимания?
Бинокль не годился: дом с улицы прикрывали деревья, с боков — соседние дома, сзади стена была глухая, без окон: наверное, чтобы не мешали спать звуки реки. Забраться ночью во двор и прицепить куда-нибудь шпионскую камеру было нереально, поскольку рыжую собаку наверняка именно на ночь выпускали побегать. Делать подкоп со стороны обрыва? — долго; а шар с камерой пустить? — во-первых, нет шара, во-вторых…
Дом, вроде бы такой простой на первый взгляд, оказывался всё более и более подозрительным.