Любовь и триумф
Шрифт:
Тобольск, носивший гордое название города, представлял собой скопление деревянных домишек, беленных известью церквей и нескольких торговых рядов. Николай с семьей содержался в доме бывшего губернатора, окруженном высоким бревенчатым забором.
Поразмыслив, они решили, что самым подходящим местом для сбора информации мог быть небольшой ресторанчик, часто посещаемый болтливыми солдатами-новобранцами. Мэрили нанялась туда официанткой, поселившись в комнате, расположенной прямо над ресторанным залом, а Владимир перешел на нелегальное положение, не теряя, однако, с девушкой связи. Мэрили быстро приспособилась к таким
Мэрили никогда не приходилось сталкиваться с такими жестокими морозами. Порой температура воздуха падала до пятидесяти градусов ниже нуля, толщина льда на реках достигала целого фута – весь мир казался изваянным изо льда и снега. Но горячая вера в спасение отца согревала Мэрили и не давала пасть духом.
Она назвалась русским именем Наталья и быстро стала всеобщей любимицей завсегдатаев, находивших ее прекрасной и весьма бойкой одновременно: Мэрили не позволяла самым пылким своим поклонникам переходить границы дозволенного и, требуя к себе уважения, получала его.
Конечно, среди молодых солдат-красноармейцев нашлось немало желающих пригласить ее на ужин или прокатиться до Тюмени. Надеясь, что кто-нибудь из солдат рано или поздно проболтается о чем-нибудь важном, Мэрили охотно принимала их приглашения. Но услышать что-нибудь ценное от простых солдат ей так и не удалось.
Однажды субботним вечером в ресторан зашел человек, которого она никогда не видела раньше. Похоже, он был важной птицей, поскольку при его появлении среди солдат воцарилось молчание.
Прищурившись, он обвел помещение подозрительным взглядом и расстегнул шинель. Повесив ее на вешалку, он обернулся, и, встретив его пронзительно-властный взгляд, Мэрили уже не сомневалась, что перед ней комиссар. Высокий, крепко сложенный, он показался Мэрили по-своему привлекательным.
Глубоко вздохнув, она искренне понадеялась, что не слишком сильно привлекла внимание вошедшего. Впервые встретив комиссара, а не простого солдата, она подумала, что, вероятно, из него можно было бы выжать много интересного и ценного. Она почувствовала на себе его холодный взгляд и смело посмотрела ему в глаза.
– Добрый вечер, – приветствовала его Мэрили. Ее русский уже стал совершенно чист, а улыбка была поистине лучезарна. – Меня зовут Наталья. Что вам угодно?
– Тебя! Мне нужна ты, обнаженная и поданная на большом блюде, – по-французски ответил он.
С трудом сохраняя самообладание, Мэрили тоже перешла на французский:
– К моему сожалению, сегодня вечером я не значусь в меню. Возможно, вас удовлетворит блюдо копченой трески и холодная водка?
Комиссар моргнул и рассмеялся, откинув голову назад.
– Никогда еще не встречал таких образованных девушек, работающих в ресторане. Надеюсь, вы меня извините?
– Конечно. – Мэрили тоже рассмеялась. – Если бы я не умела пропускать мимо ушей непристойные шутки, то и дня бы здесь не проработала, поверьте.
…Они подружились. Представившись Борисом Горчаковым, комиссар признался, что совсем недавно получил назначение во Второй полк. Рабочий день Мэрили подходил к концу, и Борис поинтересовался, не желает ли она присоединиться к нему, скоротать остаток времени за стаканчиком спиртного. Немного поколебавшись,
Борис начал приходить в ресторан каждый вечер, причем всегда один. Судя по всему, у него не было здесь друзей. Как только Мэрили заканчивала работу, он начинал одолевать ее настойчивыми просьбами провести с ним время.
– У меня собственная квартира, совсем недалеко, через несколько улиц. Она не очень большая, но в ней тепло и уютно. Могу предложить великолепную икру – такой вы нигде не найдете в этом забытом Богом месте.
Мэрили отказывалась, но при этом не переставала отчаянно кокетничать с Горчаковым. Когда она наклонялась, чтобы поставить перед ним очередную порцию выпивки, вырез ее блузки заставлял Бориса вздрагивать. Похоже, избранный путь оказался правильным, по крайней мере дыхание Горчакова в ее присутствии учащалось. Однажды, подсев к нему за стол, Мэрили почувствовала, как рука Бориса скользнула по ее талии и начала поглаживать бедро. Взгляд Горчакова затуманился, дрожащие пальцы пробежали по руке Мэрили, слегка задев ее грудь.
Обычно, освободившись от обслуживания очередного посетителя, Мэрили заводила с Борисом дружеский разговор, отдавая инициативу собеседнику. В первое время, как правило, все сводилось к уговорам посетить его квартиру. Позже Борис стал упоминать и о своих проблемах – о тяжестях нынешней службы, о том, что он предпочел бы участвовать в боевых действиях, хотя и испытывает отвращение к войне. Как-то раз он заявил о том, что, по его глубокому убеждению, царя и его семью следовало бы сослать в самые отдаленные районы Сибири, вместо того чтобы содержать в роскошном доме губернатора.
Наконец настал вечер, когда Борис оказался особенно словоохотлив.
– Интересно, как ведут себя члены императорской фамилии? Они выглядят несчастными жертвами? – словно невзначай спросила Мэрили.
– А почему вас это заботит? Вы что, симпатизируете этим собакам? – подозрительно посмотрел на нее Борис.
– Нет. – Мэрили энергично покачала головой и для убедительности пожала его руку. – Просто интересно, выражают ли они свое недовольство.
– Они не выражают недовольства, – проворчал он, откидываясь на спинку стула. – Честно говоря, я редко вижу царскую семью. Один охранник рассказывал, что великие княжны занимаются своими девичьими играми, мальчик иногда к ним присоединяется. Императрица склонна к рукоделию, а сам царь пишет письма и много читает.
– А что вы делаете целыми днями?
Он пожал плечами и, опрокинув рюмку водки, уставился на грудь Мэрили.
– Я? Считаю часы до того момента, когда снова смогу увидеть тебя, душка. И я не перестаю удивляться, как долго ты можешь испытывать мое терпение! Есть более хорошее место для встреч, где мы сможем узнать друг друга намного лучше.
– Нет, в самом деле? – Мэрили игриво откинулась на стуле. – Скажи мне, чем ты занимаешься?
– Присматриваю за некоторыми заключенными… За которыми нужен глаз да глаз. – Похоже, водка развязала Борису язык. – Это радикальные контрреволюционеры, белые… Всех этих сукиных детей давно пора расстрелять.