Любовь из пробирки
Шрифт:
Я выхожу на улицу, сажусь в машину и тянусь к телефону. Не знаю, зачем это делаю вообще, но я пишу Мирославе сообщение, даже не надеясь на ответ.
Я: «Добрый вечер! Как вы себя чувствуете? Получается отдохнуть?».
Пялюсь в экран несколько минут, усмехаюсь собственному поведению. Не станет она мне отвечать: у неё выходной.
Завожу мотор и еду домой. Оставляю машину на парковке и поднимаюсь в квартиру. Телефон начинает вибрировать, и я снимаю экран с блокировки.
Мирослава: «Добрый вечер! Спасибо, всё чудесно.
Мирослава: «*три улыбающихся смайлика*».
Мирослава: «Фотография тарелки с изумрудной каёмочкой, наполненной малиной».
Сердце ёкает в груди, потому что похожий снимок мне уже отправляли… Лена… Когда гостила у отца на даче. Я сглатываю тугой ком, стараясь избавиться от чёртова эффекта дежавю. Мира не может находиться в гостях у моего тестя — это точно. Мне бы тоже отдохнуть. Я решаю, что поеду к нему завтра и отправлюсь на рыбалку, чтобы раскидать мысли по местам и успокоиться.
Я: «Прекрасный отдых. Мне малинки привезёте? *подмигивающий смайлик*».
Мирослава: «Боюсь, что она превратится в вино по дороге домой из-за жары, стоящей на улице».
Я: «А кондиционера в машине нет?».
Мирослава: «Боюсь им пользоваться, я ведь беременна».
Её слова бьют по вискам.
Она беременна.
О господи!
С чего я вообще решил начать эту переписку?
Встаю на ноги, приближаюсь к комоду и кладу на него телефон, понимая, что как идиот просидел чёрт знает сколько времени на пуфике около входной двери.
Глава 17. Тёплые чувства
Наевшись вдоволь малинки, я иду за отцом в дом, чтобы попить горячий чай. Вспоминаю, что привезла тортик и грущу от того, что он уже мог подтаять.
— Я сейчас вернусь: тортик забыла в машине! — спохватываюсь я и выхожу из дома.
Оказавшись один на один с собственными мыслями, я улыбаюсь, потому что мне нравится происходящее. Я рада снова обрести отца. Подхожу к машине и чувствую на себе липкие взгляды местных жителей. У меня складывается такое ощущение, словно я оказалась в фильме ужасов, где царит зомби-апокалипсис, и куча зомби разглядывает свежую плоть и кровь, чтобы наброситься. Достаю тортик, наполовину забравшись в машину, и слышу чьё-то:
— Смотри-ка, Женька любовницу молодую завёл.
— Да нет. Ты приглядись, Гала, она же копия его мать! Может сестра? Или дочка?
Я пытаюсь игнорировать их пересуды, но не получается. Никогда не любила все эти шепотки за спиной.
— Я дочь его, — говорю я, повернувшись на секунду в их сторону, захлопываю дверцу и скрываюсь во дворе.
Будет им теперь о чём поболтать, начнут наверняка причитать о том, что дочка вспомнила об отце, да и плевать. Что хотят пусть говорят. Главное, что у меня снова появился отец.
Я возвращаюсь в дом. На деревянном кухонном столе уже расстелена ажурная скатерть, и стоят чашки с ароматным чаем.
— Божественный запах, — прикрываю я глаза на секунду, протягивая отцу торт.
— Это твой любимый. Ты любила маленькая чай с листьями смородины. Я утром нарвал свежие, — кивает отец.
— Спасибо, — улыбаюсь я и присаживаюсь на стул.
В доме немного прохладно, но это лучше чем духота, стоящая в квартирах. Отец разрезает тортик, ставит его на стол и смотрит на меня, чуть хмурясь. Как я и предполагала — морщина на его лбу становится ещё глубже.
Мы пьём чай, разговаривая о том, о сём. Отец не осуждает маму, мы стараемся вообще избегать причину, из-за которой не виделись столько лет. И мне нравится эта домашняя обстановка, царящая тут.
— А моя бабушка… — начинаю я.
— Она умерла за два года до Лены, — опускает отец голову.
Так жаль, что я с ней не увиделась. Если бы я раньше открыла глаза и сняла с них розовые линзы, через которые смотрела на «мамину правоту»… Она говорила мне, что отец не хочет знать меня, но при этом утверждала своим подругам, мол, он исправно платит алименты на меня и Клару, хоть она и не его дочь. Вот почему ненавижу все эти сплетни: люди говорят другим то, что им выгодно сказать в данный момент. Не понимаю истинные мотивы мамы, да и уже начинаю сомневаться, что хочу понять — чужая жизнь хуже потёмок.
Я допиваю чай и мою посуду, хоть отец несколько раз пытается остановить меня. Обращаю внимание на входящее сообщение, вытираю руки о белоснежное полотенце и открываю его. Я думала, что Иван Александрович что-то написал, но это не он.
Вольский: «Привет! Как насчёт встречи в ресторане? Я забронировал столик на 21–00».
Я фыркаю и покачиваю головой. Ответ набираю быстро, потому что игнор в этом случае покажется ребячеством. Мы с ним оба взрослые люди, в конце концов.
Я: «Прости, но нет. Я в деревне с отцом».
Ответ приходит быстро.
Вольский: «Свежий воздух полезен беременным? Умница».
Вот так раз… Ему стало известно, что я беременна, но, несмотря на это, он пытается встретиться со мной? Для чего? Хочет, чтобы я снова потеряла малыша? Вряд ли. Он больше не сможет меня довести. Ну не будет же он изображать рыцаря в стальных доспехах, который решил взять на себя чужого ребёнка?! Пока я напряжённо думаю, отец возвращается с улицы, куда выходил.
— Что-то случилось? — интересуется он.
— Нет! Ничего существенного. Просто бывший муж и мама с Кларой чего-то хотят добиться, а я пока не понимаю, чего именно. Не бери в голову.
— Я не собираюсь игнорировать твои проблемы. Я не заботился о тебе раньше и теперь желаю помочь. Всё, что только могу. Если хочешь, поговорю с твоей мамой…
— Нет! — останавливаю я. — Этого я точно не хочу. Я и сама с ней общаться не хочу после всего. Впрочем, неважно. У тебя тут хорошо, но мне ехать нужно. Я не очень люблю по темноте ездить…