Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо
Шрифт:
– Она сама не захочет ко мне вернуться… К нам.
– А ты попробуй, – влезала в самую душу Люба. – Попробуй.
– Я поговорю с мамой.
Леня не представлял, как приступить к делу: просить родителей простить Настю и позволить ей вернуться в их дом… Целый день он вертелся поближе к матери – и так ей угодит, и эдак. Мама Таня знала это настроение сына и наконец спросила:
– Ты же хочешь что-то мне сказать?
– С чего ты взяла? Ведро вынести?
– Ох, сынок, сынок…
– Мам. Я был в больнице у Насти. А потом еще с Любой поговорил.
– И что? – Мама Таня подвела сына к окну, заглянула ему в лицо. – Ну говори!
Леня, собравшись с духом, выпалил:
– Как ты думаешь, Настя может сюда вернуться?
– Господи! Сынок… – она обняла его. – Я так ждала, что ты об этом заговоришь.
– Мам, поговори с ним сама, а? – кивнул он на дверь в гараж, откуда доносились стуки и звуки. – Отец ведь только тебя и слушается… Разрешит он ей вернуться?
Мама Таня вздохнула:
– Не уверена, что он сильно обрадуется.
Тоже была задача – выбрать подходящее время, поговорить с Платоном. Прошло еще два-три дня. Леня даже к Насте не ходил, боялся ей в глаза глядеть. И вот сошлись супруги Лобовы-старшие вместе в своем помидорнике – пасынки обрывать на кустах. У мамы Тани все споро получалось, а Лобову было просто интересно глядеть, как у нее пальцы бегают, приученные к подобному труду. И вот среди этой трудовой лепоты Татьяна сказала:
– Совсем ведь Ленька загрустил.
– Знаю, куда клонишь, – сообразил он. – Говорю сразу – нет. И без нее сорняков полон огород!
– Платон! Ведь мается девка, и Ленька мается.
– Все. Слышать даже не хочу.
– Платоша, ну что же мы, – нелюди? Всего-то и надо – в дом человека пустить.
– В дом ее?! Ко мне в дом змею эту?! Да я ее…
Лобов с размаху пнул ведро с пасынками, и сам не удержался – упал навзничь. Смешно было со стороны глядеть: Татьяна и рассмеялась. Лобов попытался подняться, но от резких движений ему сделалось дурно. Она увидела, как муж стал хватать ртом воздух. Подбежала, но он все-таки встал, махнул на нее рукой и шагнул из парилки теплицы на свежий воздух.
Первый опыт был неудачным. Татьяна в ожидании второго не смела перечить ему ни в чем. За сорок лет он изучил это ее настроение. Оно означало, что супруга очень хотела его в чем-то убедить…
С утра Лобов долго бродил по своему саду – рассматривал деревья, щупал завязь, делал какие-то пометки на яблонях. Так он искал правильный ответ на насущные жизненные вопросы. Старался, чтобы в это время никто его не видел. Но от мамы Тани разве что утаишь?
– Лень, отец думает… – шепнула она сыну, когда тот спустился позавтракать. – К вечеру надо ждать ответа.
Вечером мама Таня с Леней молча и напряженно сидели в гостиной, смотрели телевизор. Вошел Лобов, подсел к ним на диван, минут пятнадцать тоже глядел на экран.
– Лень! Мать тут про Настю разговор завела… – начал он. – Я подумал: и чего это я так озлобился против нее? Старею, что ли?
– Платон, не наговаривай на себя, – ласково сказала мама Таня, поддерживая мужа.
– Может, я и не прав совсем? И Настя не так уж и виновата, если разобраться… Так что живите, Ленька. Главное, чтоб дружно. Пускай!
– Отец! – воскликнула Татьяна и поцеловала мужа. – Ты у меня… самый молодой! Лень, ты чего – не рад, что ли?
– Я… я просто обалдел! Спасибо, пап, – растерянно ответил Леня и сорвался с места. – Поеду… к ней!
– Да куда ж ты на ночь глядя? – рассмеялся Лобов. – Выписывают-то когда?
– Не знаю. То есть завтра… то есть в пятницу… Пап, ты просто… – Леня вышел, так и не найдя нужных слов.
Лобов остался с Татьяной, довольный, сидел и пялился в телевизор. На душе было так радостно…
– Спасибо тебе и Бога благодарю! – прослезилась она.
– Ну да? А Бог-то в курсе?
– А без Него тут не обошлось! Такого мне мужа дал!
Для Насти это решение не было неожиданностью. Она уже поняла, какие Лобовы добрые, таких поискать – не сразу найдешь… Жгучее чувство стыда от содеянного немного притупилось, но не прошло. Ну как она войдет в дом, из которого выгнали… Да и жить ей – не с Лобовыми вообще, а конкретно с Леней, которому до идеала далеко. Все эти мысли разом столкнулись в голове, когда Леня уговаривал после выписки вернуться к нему. Он смотрел теперь на нее по-собачьи преданно, но Настя вдруг сказала:
– Я не знаю.
– А я знаю! – решительно ответил он, и эта решительность была Насте бальзамом на душу. – Я – отец и у меня тоже право голоса есть: наш сын…
– Да откуда ты вообще взял, что сын? – Она села на кровати, врачи разрешили.
– Наш сын должен расти в полной семье. Ты же все это лучше меня знаешь. На собственном, можно сказать, опыте… Скажешь, не так?
– Ладно, почти убедил. А как с Ярославом быть? К Ларисе ты идти отказываешься…
– Да займусь я твоим Ярославом! И Ларису подключу. Ну, все? Едем в Бережки?
– Обещаешь?
– Сыном клянусь.
– Лень, ну ты совсем, что ли… Нашел чем клясться, – испугалась Настя.
– Собой тогда клянусь!
– Да ну тебя! – засмеялась она.
Приезжал ближе к выписке к Насте Сергей Александрович, весь какой-то потухший: любимую его Ирочку в дурдом положили, возможно, на несколько месяцев. Подобных приступов с ней никогда не было. Настя утешала его, как могла, обещала съездить к Ирине. Галанов, сам не веря в успех, предложил Насте вернуться к ним. Но она ответила, что поедет к мужу. Сказала и тут же осеклась: сомнения не отступали.