Любовь как в сказке (сборник)
Шрифт:
С кексами жизнь прекрасна, а если в холодильнике есть минералка, я вообще возблагодарю небеса за свое существование.
Мама меня обняла, она думает, я огорчена из-за работы.
— Смотри-ка, что у меня, — она протянула мне какие-то билеты.
— Что это? В киношку, что ли?
— Смотри-смотри!
Я смотрю и ничего не понимаю.
— В лагерь поедешь, горящие путевки, — пояснила мама. — Тетя Галя полчаса назад принесла, ее близнецы к дядьке двоюродному на море поехали.
Вот это поворот!
— В лагерь? Да как же…
— Вот так!
Мама очень довольна собой, люблю, когда она такая милая.
— А зачем два билета?
— Ромка тоже поедет, — мама потянула меня в комнату. — Давай, разберем твои вещи, решим, что возьмешь с собой!
Я не сопротивляюсь. Кажется, лето обещает быть интересным!
Глава 2
Будь
Мой брат совсем на меня не похож. Не потому что он мальчик, а я вроде как девочка, и дело даже не в русом цвете его волос, ясных голубых глазах и подтянутой фигуре — он просто другой. Ничего общего со мной, кроме фамилии. И то, его она как раз никогда не беспокоила. Рома Пупенок. Некоторые его подружки находили это клёвым. Уверена, будь у него фамилия хоть Козленок, никому бы дела до этого не было. Нравится он людям, очень нравится. Вот поэтому я сижу сейчас в одиночестве и смотрю в окно. Электричка мчится в Зеленогорск, а скуку мою скрашивают бутылка лимонада и проносящиеся за окном столбы. А брату моему хорошо! Он где-то в начале вагона в карты играет! Как поросенок везде лужу найдет, так мой брат — себе друзей. Я думала, он будет развлекать меня всю дорогу до лагеря, но не успели мы войти в вагон, как он высмотрел себе теплое местечко в компании девчонок и парней, а в ответ на мой укоризненный взгляд лишь беспечно улыбнулся: «Таня, ты ведь плохо играешь в карты, иди книжку почитай». Я зла, на меня все эти его милые ужимочки не действуют — бесстыжий он, так и надо записать в мой дневничок, пусть правнуки знают! Бросил сестру! Видели бы мама и папа, сказали бы ему, сыночку своему — гордости, пару ласковых.
И чего они там все гогочут? Тоже мне, юмориста выискали! Девчонки заливаются, как собачки, которым на каждую лапу по тумбочке поставили.
Да позови они меня все хором, не пошла бы! Терпеть таких шумных людей не могу. Идти, чтоб слушать их визгливый смех? Так я и отсюда его прекрасно слышу! Не понимаю, неужели нужно вот так хихикать, чтобы нравиться парням? Если бы в какой-нибудь приличной книжке положительная героиня так смеялась, я бы без раздумий встала сейчас в проходе и стала заливаться, пока мой суженый-ряженый не услышал бы и не прибежал. Но ни в одной приличной книге никто так не визжит. Поют чарующими голосами, играют на дудочке, шепчут с придыханием, краснеют, в отчаянье заламывают руки, стыдливо опускают глаза, невинно хлопают ресницами, смеются, будто звенит колокольчик, иногда — как ручеек журчит, и никак иначе! Если бы можно было как-то по-другому, я бы узнала об этом первой! Через мои руки проходят тонны всякой литературы. Понятное дело, развлекательной. Любовь, приключения, ужастики и даже детективы! Я много знаю — я умная. Папа говорит, что я всего лишь начитанная. Ничего себе «всего лишь», да некоторые не знают, какой стороной книгу надо держать! А я вот знаю, и не только это, поэтому меня можно смело назвать умной. И заливаться, как болонка с отдавленной лапой, я не стану. Умным, в конце концов, всегда везет. Просто нужно дождаться! Умным везет неожиданно, и уж везет, так везет, это примерно как клад найти. Огромный сундук! Я получу этот сундук сразу и весь, а кто-то всю жизнь будет по зернышку клевать.
И все-таки я частенько себя обманываю. Иногда мне хочется быть как все! Вот сейчас, например. Поиграть в карты с этими визгливыми девчонками, поболтать с парнями… Просто так, ни о чем. Ведь бывает разговор ради разговора! У кого-то, может, и бывает, только у меня все по делу. Да и не умею я налимом вплывать в любую тусу, у меня это происходит медленно, слегка по-черепашьи. Просто не представляю, как подойти и сказать: «Привет, я Таня, можно к вам?» Я почему-то никогда так не делаю. Брат говорит «трусиха»! Разве это от трусости? Я подумаю-подумаю, взвешу как следует, и каждый раз понимаю — не очень-то и хотелось! Ведь когда хочется по-настоящему, тогда все нипочем. Иногда, конечно, возникают сомнения: «А может, это неправильно, может, такими темпами я до старости парня не найду и буду вот так сидеть, столбы считать, пока кто-то хихикает да в карты режется». Получается, думаю я, и так, и сяк, сперва одна мысль мне кажется самой правильной, самой правдивой, а потом вдруг что-то в мозг торкнет, и начинает казаться, что на самом деле все наоборот. Лучше вообще не думать! Как есть, так есть. На этом я обычно и успокаиваюсь, не умею долго себя казнить. Потому что люблю! Люблю за двоих, за себя и за будущего принца. Он еще не знает, но уже живет в долг. Я ему, конечно, не сразу об этом расскажу, а постепенно, когда привыкнет ко мне, жить без меня не сможет. Все он тогда будет делать вдвойне. Пожелание спокойной ночи: не просто брякнет по телефону — «Споки ноки», а сначала скажет, потом эсэмэску отправит; не просто «ну люблю», а «люблю-люблю»; не чмок в щечку, а по-серьезному и дважды; не одну шоколадку, а две, не просто колечко, а в коробочке с бантиком, не одну вялую розочку, а две шикарные, на длинном стебле: нет, две не нужно, две не к добру. А если он будет бедным и не сможет часто покупать колечки, тогда он должен будет стихи писать или цитаты из умных книжек выискивать, а потом звонить мне неожиданно и их зачитывать. Глаза мои сравнивать с небом или с бирюзой… а еще лучше, если он придумает что-нибудь особенное, такое, о чем ни в одной книжке не написано. Тогда он вроде как докажет, что любит меня сильно. А если он…
— Таня, ты меня слышишь? Ау, очнись!
Брат, будь он неладен! Я сердито спихнула его ладонь со своего плеча. Ненавижу, когда так беспардонно обрывают мои мечты! Такое чувство, словно ко мне в душ кто-то ворвался, а я без всего прячусь за мочалкой.
Рома улыбнулся.
— Выходим, кулема!
Ему не понять, что такое уйти в себя, он-то вечно тут, на поверхности, приятелей себе ищет! Его дружеское «кулема» звучит оскорбительно, надо как-нибудь ему об этом сказать. Нечего меня стыдить перед посторонними. Его новым подружкам смешно, прячут улыбки. Одна беленькая, другая черненькая. Похожи друг на друга, пупки с пирсингом, кареглазые, даже шорты у них одинаковые, в полосочку, а топики с нарисованными губами. Так себе, ничего хорошего. Что в таких девчонках находит мой брат? Черненькая уже смотрит на него как на своего парня, наглый такой взгляд, взгляд собственницы. Я пока смотрю так только на лишний кусок папиного торта.
Рома кивнул мне.
— Танька, а это девчонки, будут с нами в одном лагере, Юля и Нина.
Так говорит, как будто я не вижу, что это девчонки. И ведь никогда не утруждается, чтобы сказать поизысканнее, и, как ни странно, всем это нравится.
Беленькая Нина неприятно улыбнулась мне. У нее челюсть нижняя выдвинута вперед, словно она вот-вот скажет: «Ты чё, коза, зыришь!» Поэтому про себя я прозвала ее Нина-челюсть. А вот черненькая Юля сразу смекнула, что с сестрой своего будущего бойфренда нужно быть повежливее. Ибо пупок не пупок, челюсть не челюсть, а родная сестра — это святое. Во всяком случае, мне хочется так думать.
На станции столько народу, все толкаются, сердито шипят себе под нос ругательства, злобно смотрят. Я отвела брата в сторону, чтобы дать всем пройти, с их тележками, рассадой и плохим настроением, — не люблю толчею. Каждая леди имеет право на интимную зону — это что-то вроде круга от нечистой силы, такие в старину чертили вокруг домов. И чтоб ни один смерд в эту зону ни ногой!
Полосатые подружки стоят с нами, ей-богу, как две привязанные к ноге брата лошадки. Видно, как им не терпится погарцевать перед ним, но он, как назло, рассеян, не смотрит на них. Вертит головой.
— Кого высматриваешь? — спросила я как обычно так, чтобы никто не подумал, будто мне это в самом деле интересно.
— Да так… — он пожал плечами. — Ну что, идем? Нужно искать автобус.
Подружки кивают, Нина-челюсть даже на месте притопнула. Еще бы упор-присев приняла, чтобы стартануть за Ромой, когда он сподобится двинуться с места. Никогда не стану так раболепствовать ни перед кем! Мой парень будет меня уважать, мы будем на равных, ну если только самую капельку я буду главнее. А если он возмутится, я скажу ему…
— Таня! Ну ты идешь?!
Снова брат! Догоняю его, стараюсь идти в ногу. Внутри злость кипит. Скорей бы уж доехать до этого лагеря! Засяду в палате и буду мечтать, сколько захочу, никто мне не помешает.
— А в каком ты классе? — пискляво спросила меня Юля.
— В десятый перешла, — ответил за меня брат.
Как будто у меня языка нет! Всего на год старше, а мнит себя ну прям большим братом! Юля на меня теперь и не смотрит, у него начинает спрашивать:
— А какая школа? Вы в одном классе? — Голос понижает и этак шепчет, словно меня тут нет: — У нее парень-то есть?
У меня даже сердце забилось сильнее. А Рома засмеялся.
— Нет, парня нет, она слишком робкая.
Кажется, в эту самую минуту я его ненавижу всеми фибрами души. Именно так — всеми фибрами — обычно ненавидят в лучших традициях любовного романа. Больше всего меня возмущает не их болтовня обо мне, пока я плетусь позади, а то, что брат не ответил ни на первый, ни на второй вопрос девчонки, а про парня сразу выдал, как будто только этого и ждал. Интересно, ему хоть раз приходило в голову, как это обидно?