Любовь кардинала
Шрифт:
Бекингем мог похвастаться только потерями в людях, и ему пришлось прекратить бой и отступить, чтобы перегруппировать силы и починить поврежденные корабли. Кроме того, он дал знать, что готов принять визиты сторонников как короля, так и гугенотов, оказав им гостеприимство на своем корабле.
Зная о таком приглашении, де Сен-Сурин приступил к выполнению поручения Ришелье. Он старался запомнить каждую черточку в поведении и внешнем виде герцога. Его кузен кардинал любил, когда в отчете приводились любые детали, имеющие и не имеющие отношения к делу.
Бекингем был одет так, как будто он находился при английском Дворе. На нем был костюм из серебряной парчи и бледно-голубого сатина. В ушах – большие жемчужины, волосы завиты и надушены. Сен-Сурин обратил внимание на браслет с миниатюрным портретом королевы Франции, окаймленном большими бриллиантами. Уже это насторожило его, но, когда, приняв приглашение герцога к обеду, он прошел вслед за ним в апартаменты главнокомандующего на корме, то едва мог поверить своим глазам. Каюта была заткана шелком, роскоши мебели не уступала по великолепию золотая посуда. А в дальнем конце между занавесей из шитой золотом материи, освещенный золотыми канделябрами, висел портрет Анны Австрийской, выполненный в натуральную величину.
Когда они вошли, он заметил, что Бекингем, кинув взгляд на портрет, машинально коснулся пальцами миниатюры на браслете. Несмотря на великолепные одежды и драгоценности, англичанин был бледен и имел болезненный вид.
Сен-Сурин сел, и личный лакей герцога поставил на стол поднос со сладостями и бутылкой испанского вина. Бекингем мерил шагами каюту и, казалось, просто был не в состоянии сесть и расслабиться. Неожиданно он повернулся к гостю.
– Эта жалкая война никому не нужна! Поскольку дело касается Англии, ее можно закончить в двадцать четыре часа.
– Но, милорд, для этого, уж конечно, потребуется решительная победа в сражении – с той или другой стороны, чтобы появилась склонность к переговорам. Что касается Его Величества короля Людовика и Первого министра, кардинала, то они твердо настроены разрушить Ла-Рошель. Ничто не заставит их отступить.
– Поскольку это касается меня лично, дьявол может забрать себе Ла-Рошель и каждого гугенота в ней! – взорвался герцог. – Знаете, почему я здесь, месье? Известна ли вам подлинная причина? Вот почему!
Драматичным жестом он указал на портрет.
– Все, что я прошу, это возможность снова увидеть оригинал, всего лишь на несколько мгновений. Я только и хочу – приехать в Париж, чтобы склониться перед ней и в ее волшебном присутствии согреть душу грацией и красотой моей возлюбленной. – Герцог поднял руку, и по его глазам было видно, что он не владеет своими чувствами. – Поймите меня правильно, месье де Сен-Сурин, – я умоляю только о том, чтобы боготворить ее издали, обменяться двумя словами. Разве это невозможно? Разве это такая большая цена за мир с Англией?
– Что вы, конечно, нет, – ответил француз. Он выслушал этот взрыв эмоций с растущим изумлением. Герцог говорил и выглядел так, как будто был не в своем уме. Только сумасшедший мог не видеть, насколько нелепо рассчитывать, чтобы король (любой король) согласился на подобное предложение в отношении собственной жены.
– Не один раз я пытался приехать во Францию, – продолжал Бекингем. – И всегда получал отказ. И знаете, почему? Потому что тот ничтожный прелат затыкал ложью уши короля. Ну, а вы? Вы не были недавно в Париже? Не видели королеву?
– Увы, нет, – признался француз. – Я был в Париже два месяца назад. Но король запретил королеве устраивать приемы, и поэтому я ее не видел, но слышал, что у нее все в порядке, и она в хорошем настроении.
– Слава Богу! – воскликнул Бекингем. – Известно ли вам, месье де Сен-Сурин, что перед боем я встаю на колени перед ее портретом и молюсь! У вас есть Мария девственница, а у меня – королева Анна.
Кузен Ришелье вытер губы кружевным платком. Это был невольный жест, выражавший неодобрение, но герцог был слишком возбужден, чтобы обратить на него внимание.
– У меня есть предложение, – неожиданно сказал он. – Возможно, те, у кого власть, даже сам кардинал, не сознают, насколько просто добиться того, чтобы мой флот повернул и отплыл домой. Возможно, теперь, когда мои орудия нацелены на ваши форты, а транспортные суда снабжают припасами Ла-Рошель, мой визит в Париж покажется более приемлемым, а, месье? Что вы на это скажете?
– Конечно, это возможно, – подтвердил Сен-Сурин.
– Тогда поручаю вам передать мое предложение самому Ришелье. Скажите ему – если он согласен принять меня в Париже для ведения переговоров, война Англии с Францией будет прекращена. Сумеете вы добиться встречи с ним? Послушает он вас?
– О да, – француз улыбнулся герцогу. – Мы с ним находимся в довольно близких отношениях, и я уверен, что он прислушается к любому посланию, которое я передам ему от вашего имени, милорд.
– Значит, решено, – скомандовал Бекингем. – Как только мы закончим обед, поспешите к Ришелье.
– Ничто другое, – серьезным тоном сказал гость герцога, – не принесет мне большего удовлетворения.
Обед был подан, и Бекингем приложил все усилия, чтобы развлечь и покорить гостя. Угощение было сносным, хотя и не по вкусу Сен-Сурину. Но он с удивлением заметил, что герцог пьет эль, в то время как ему подают изысканнейшие вина. Сен-Сурин был человеком утонченных привычек и проницательных суждений. По его мнению, Бекингем просто на глазах терял рассудок. И причина этого смотрела на них подкрашенными глазами, чье сходство с оригиналом обнаруживалось в гордых и прелестных чертах лица, лишенного однако того пугающего обаяния, которым обладал сам оригинал. Она уничтожила владельца портрета, и шпион кардинала, хладнокровно обдумав случившееся, вынужден был признаться самому себе, что жалеет его. Безумная страсть разрушила всякое сдерживающее начало в Бекингеме: он стал способен на любую глупую выходку или бесчестье в погоне за предметом своего поклонения. По чести великий кардинал был прав: такой человек должен быть ликвидирован. Он уже не был в здравом уме.
Бекингем вышел на палубу, чтобы проводить гостя. Когда они выходили из каюты, к ним из темного угла подошел человек, видимо, поджидавший там герцога. Француз столкнулся с ним и в тревоге отскочил назад.
– Прошу прощения, сэр, – сказал незнакомец по-английски. – Мой лорд, Ваша Милость, прошу уделить мне минуту внимания.
Сен-Сурин знал английский и неплохо говорил на нем, но провинциальный акцент моряка был затруднителен для его понимания. Бекингем злобно оскалился, его лицо покраснело от раздражения, и он сделал пренебрежительный жест рукой.