Любовь, которой я никогда не ведал

Когда он отказывается жениться на Дейнерис, тетка говорит ему, что единственный способ для него вернуться на Север — жениться на Сансе. Это последнее, чего хотел Джон: бедная Санса и так пережила слишком многое, а теперь еще заставлять ее выходить за него замуж? Но она спокойно соглашается, и на вопрос, почему, грустно улыбается:

— По крайней мере, я знаю, что ты никогда не причинишь мне зла.

Он уже не зеленый мальчишка, но, когда Санса оказывается в покоях в одной сорочке, это приводит его в ужас. Щеки Сансы алеют от смущения в их первую брачную ночь, и Джон не задерживается в постели после того, как они закончили. Его жена приходится ему двоюродной сестрой, напоминает он себе, и множество мужчин хотели жениться на ней, так что ему бы радоваться,

что эта девушка отныне его. Все, чего хочет Джон — чтобы Санса обрела покой, и они ночуют каждый в своих комнатах. Друг с другом они всегда вежливы, всегда приветливы, но не более, и Джон не думает, что та любовь, которую он испытывает сейчас к Сансе, любовь как к сестре — двоюродной сестре — превратится когда-нибудь в ту, которую он испытывал к Игритт или даже Вель. Он не знает, любила ли она кого-нибудь. Она была девицей, когда они поженились, и никогда не говорила о других мужчинах, кроме маленького Роберта Аррена, которого называла Сладким Робином.

Иногда ему хочется узнать об этом, но это слишком интимный вопрос, чтобы задавать его сейчас.

Они были женаты полгода, когда однажды к нему в покои постучала Санса. Джон был ошеломлен: после свадьбы они делили постель всего три раза, и никогда еще она не приходила к нему сама. Санса была полностью одета; она подошла и села к нему за письменный стол. Несколько минут ушло на обмен вымученными любезностями, прежде чем Санса открыла истинную причину своего прихода.

— Я хотела бы завести ребенка. — Она неотрывно смотрела на свои руки, и продолжала: — Северу требуется наследник. Думаю, нам следует начать пытаться обзавестись им.

Не самое романтичное предложение, но и то, что происходит между ним и Сансой, нельзя назвать романтикой.

Два раза в неделю в течение четырех лун Джон исполнял свой долг как Короля Севера, и все время думал, что же с ним не так, если возможность заниматься любовью с такой прекрасной девушкой, как Санса, для него оказывается всего лишь долгом. Когда она объявляет, что ждет ребенка, ее охватывает такая неподдельная радость, и Джон видит в ней проблеск той девочки, с которой рос вместе, девочки, которая ушла на юг и больше уже никогда не вернется.

Они обсуждают имена только мальчиков; Санса уверена, что дитя, которое она носит под сердцем, не девочка, и Джон доверяет ее материнскому инстинкту. Ни один из них не предлагает имени их отца: двоюродные они или нет, но они считают себя родными братом и сестрой, и иллюзия их брака может поддерживаться только без признания этого факта. Вместо этого они решают наречь сына Брандоном, самым древним из имен Старков. Как Санса и подозревала, их сын пришел в этот мир посреди ночи, крошечный, с пучком темных волос на макушке и серыми старковскими глазами.

— Спасибо, — шепчет Санса, убаюкивая их новорожденного сына у своей груди, и у Джона на глаза наворачиваются слезы от такой благодарности в ее голосе. Как Санса может благодарить его, когда это он должен благодарить богов за жену и ребенка, которых он никогда чаял иметь?

Она отказалась отдавать дитя кормилице, заявив, что она не королева и сможет вскормить своего ребенка сама. Вид Брандона у обнаженной груди Сансы пленяет Джона. Однажды вечером, изнемогая от усталости после долгого рабочего дня, в течение которого он осуществлял надзор за строительством одной из башен, он зашел в замок и обнаружил Сансу, сидящую у камина и кормящую Брандона. Крошечная ручка его сына обхватила набухшую молоком грудь матери, серые глазки устало открывались и закрывались. Джон садится в кресло напротив Сансы и задается вопросом, имела ли возможность его мать ухаживать за ним, прежде чем умереть от родильной горячки.

Внезапно Санса резко вдохнула и скривилась от боли — видимо, Брандон укусил ее грудь. Джон помолчал мгновение, и слова слетели с его уст:

— Если тебе больно, можно нанять кормилицу.

Она, качая головой, улыбнулась Брандону, и ответила:

— Я хочу, чтобы он хотел лишь моей груди. Это то, что должна делать мать, только и всего.

В словах

Сансы было столько любви, что Джон решает больше даже не заговаривать об этом.

Вскоре после первого дня именин Брандона Джон проходил мимо покоев Сансы и услышал доносящееся оттуда пение. Прошло много лет с тех пор, как он слышал, как поет Санса, но он сразу вспомнил ее нежное сопрано. Он открыл дверь и встал на пороге, наблюдая за Брандоном на ее руках, как его темные кудряшки задевают ее подбородок, как она баюкает его, готовя ко сну. Когда Санса замечает Джона, то обрывает пение и возобновляет только тогда, когда их сын открыл глазки и засуетился.

Джон пересек комнату и сел на кровать, наблюдая, как она успокаивает Брана, и слушая ее песенку. Он сильно вытянулся для своего возраста, у него длинные, тоненькие ручки и ножки и бледная кожа. Джон представил, что так выглядел он сам в младенчестве. Не было никаких сомнений, что в Брандоне течет кровь Старков, и Джон испытывал по этому поводу чувство гордости. Возможно, его отец и был Таргариеном, но в нем была кровь и Лианны Старк, которая всегда побеждает, кровь Винтерфелла.

Брандон крепко заснул, и его тихий храп заставил изогнуться губы Сансы в нежной улыбке. Джон встал, чтобы позвать няню мальчика. Санса всегда крайне расстраивалась, расставаясь с сыном, как будто боялась не увидеть его вновь. Джон не может винить ее за это после всего того, что они потеряли. Санса так неистово любит Брана, что он не сомневается в ее вечной любви и заботе к сыну, и Джон в этот момент так любит свою жену за это.

Она смотрела него, с лицом бесстрастнее, чем когда-либо.

— Вы хотите воспользоваться Вашими правами, милорд?

Вопрос застал его врасплох.

— Нет, нет, я просто… Я хотел послушать, как Вы поете.

— О. — Джону показалось во взгляде Сансы что-то похожее на мелькнувшее разочарование, и в нем проснулась надежда.

— А Вы хотели бы этого?

Санса склонила голову, волосы упали ей на лицо.

— Мы не делили постель уже месяцы. Слуги могут начать шептаться.

Он почувствовал боль от стыда, как всегда, когда его пальцы расшнуровывали платье, обнажившее плечи, а затем упавшее на пол. Сорочка на ней такая тонкая, что Джон может увидеть под ней ее розоватую кожу, и у Сансы от его нежных, осторожных прикосновений рук побежали мурашки по телу. Он убрал ее волосы с шеи и коснулся губами чувствительной кожи за ухом, руки его легли на ее округлые бедра.

— Ты так красива, — шепчет Джон, медленно снимая с нее сорочку. — Ты знаешь это? Знаешь, как ты прекрасна?

— Джон, — бормочет она, глубоко вдохнув, когда он оставляет засос на бледной шее. Она называет его по имени только в такие моменты; в остальное время он для нее «милорд» или, если они не одни, «Ваша светлость». Джону нравится звук его имени на ее губах; это означает ощущение близости, и только в такие моменты он может чувствовать, что Санса действительно его жена и мать его ребенка.

Внезапно Джона поразило сильное желание сделать все возможное, чтобы показать Сансе, что он чувствует сейчас. Он никогда не был хорош в красноречии и считал себя довольно косноязычным по сравнению с ней; но он познал женщин и может сделать так, чтобы Сансе было по-настоящему хорошо.

Она все еще тяжело дышит, когда он усаживает ее на кровать и мягко раздвигает в стороны ее колени. Санса покраснела в тон ее волосам, и Джон понимает, почему. Они занимались любовью только под мехами с погашенными свечами, никогда не затягивая с этим и не исследуя друг друга; он ни разу не целовал ее ниже грудей, и удивился бы, если Санса видела бы его мужское естество. Мягкая нежная кожа ее бедер бела, как снег, покрывающий Север, но волосы на ее холмике ярко-рыжие, и это представляло собой восхительный контраст. Он касается ее набухшей, влажной плоти, и Санса всхлипывает, закусив губу. Она практически никогда не издавала звуков во время любви; Игритт была куда раскованнее, а Вель шептала разные грязные пошлости на ухо; но Санса всегда оставалась леди, слишком величественной, чтобы стонать и кричать.