Любовь красного цвета
Шрифт:
– Не надо, Том, – начала она, протянув руку в его направлении. – Извини меня за эти слова и не думай так. Твои родители не живут вместе, они разошлись много лет назад. Ты не должен судить их так строго…
– Почему это не должен? Все так и есть, я правду говорю. Они были женаты – у них была свадьба – всякие торжественные клятвы и так далее. Потом родился я. Потом они разошлись. Надавали друг другу честных слов и не сдержали ни одно из них. Я думал, ты – другая; ты и Паскаль. – Том уже почти кричал. – Он мне вправду нравится, я уважаю его. Я думал: может, это и впрямь возможно – любить кого-то и чтобы это длилось не один месяц,
Том умолк. Внизу хлопнула входная дверь. Том и Джини молча прислушивались к шагам Линдсей, поднимавшейся по лестнице. Лицо Тома горело, а Джини растерянно смотрела на него. Внезапно Том сделал яростный жест и выбежал из кухни, с грохотом хлопнув дверью.
Через несколько секунд в отдалении бухнула дверь в его комнату, и почти сразу же воздух сотрясли мощные аккорды рок-музыки. Вошла Линдсей – полная энергией и, по-видимому, довольная собой. В ту же секунду, словно догадавшись об этом, заверещал телефон. Линдсей сняла трубку, несколько секунд молча слушала, а затем сказала:
– Знаешь что, Марков, я сейчас не хочу это слушать. Мне все это попросту ни к чему. У меня – выходные, понял? Вот и хорошо! А теперь, Марков, оставь меня в покое. – Она положила трубку и, повернувшись к двери, крикнула: – Том, убавь звук на несколько децибел, пожалуйста.
Грохот ударных стал чуть тише.
– Что у вас тут приключилось? – повернулась она к Джини. – Потасовка?
– Похоже на то, хотя я и не уверена. Том был очень добр со мной, мы беседовали, а потом разговор вдруг пошел на повышенных тонах. Затем…
– Неуправляемая ядерная реакция, да?
– Да. Ох, Линдсей, по-моему, я с ним как-то неправильно себя повела.
– Не переживай. Взрослые именно для этого и существуют. Я неправильно веду себя с Томом по пять раз на дню.
– Может, мне пойти и поговорить с ним?
– Ни в коем случае. Когда он в таком настроении, с ним лучше не связываться: сотрет тебя в порошок. Когда обзаведешься собственными детьми, не забывай: они все такие. А теперь продолжим тему детей и родителей. Где моя мать?
– Луиза – в «Хэрродсе». Отправилась за футбольными бутсами.
– Черт бы побрал все на свете! Не могу в это поверить! Только моя мать может пойти туда за футбольными бутсами! Но, конечно, на самом деле она намылилась туда лишь за тем, чтобы скупить половину отдела косметики. Что ж, значит, половину будущей зарплаты можно считать уже истраченной. Ну, ладно, черт с ним… Сделай мне кофе, Джини, а я тем временем позвоню Шарлотте, и мы двинемся в путь. Я только должна рассказать тебе.
Потом они ехали по шоссе на запад, по направлению к Оксфорду. Линдсей вела машину и говорила, не закрывая рта. Она говорила всю дорогу до Оксфорда, говорила в Оксфорде, где пропустила нужный поворот, и они долго блуждали по улицам города, говорила на проселочных дорогах после Оксфорда и, как показалось Джини, рассказывала ей вовсе не о «тысяче вещей», о которых обещала. На самом деле единственным предметом этой нескончаемой болтовни являлся некий мужчина, которого Джини никогда в жизни не видела и который ее совершенно не интересовал. Его звали Роуленд Макгуайр, и, по словам Линдсей, та его терпеть не могла.
3
В тот день Макс неожиданно позвонил Шарлотте в их деревенский дом, купленный ими примерно десять лет назад. В тот момент Шарлотта находилась на кухне и готовила печенье, поэтому руки ее были белыми от муки. Их младший сын Дэниел
– Я звоню по поводу Роуленда, – сказал он. – Он только что вышел из моего кабинета. Послушай, дорогая, я тут подумал…
– Только не говори, что Роуленд передумал! О, Макс!
– Нет, нет, Роуленд, конечно же, не передумал – ты же его знаешь. Но зато передумал я. Милая, я помню все наши разговоры, но по здравом размышлении я понял: нас с тобой чересчур занесло. Мы не должны влезать во все это…
– Но мы и не влезаем, дорогой. Ведь мы с тобой часами обсуждали все это. Мы всего лишь немного подтолкнем развитие событий. Роуленд ни о чем и не узнает.
– Он заподозрит, – мрачно возразил Макс. – Тебе известна его сообразительность. Он наверняка что-нибудь заподозрит. Заканчивай эту игру, или я сам… – Макс вздохнул. – Я, должно быть, свихнулся, согласившись на твой план. Ума не приложу, как только тебе удалось втянуть меня в это дело.
– Да почему он должен что-то заподозрить? В конце концов, это была его идея, а мы всего лишь немного поможем, придадим этому заговору дополнительное ускорение…
– Нет, Шарлотта. – Макс всегда был любящим мужем и, отдавая дань женской проницательности, безоговорочно признавал приоритет жены во всем, что касалось «дел сердечных». Однако теперь голос его прозвучал как никогда твердо. – Нет, дорогая. Я так решил. Мы не будем влезать в чужие судьбы и не станем брать на себя роль Всевышнего. Это – слишком опасно с таким человеком, как Роуленд. Мало ли что случится! Он – мой друг, и я хочу сохранить его именно в таком качестве, понимаешь?
Шарлотта колебалась. Это было очень не похоже на такого целеустремленного человека, как Макс. Он очень редко менял принятые однажды решения и еще реже говорил с ней подобным тоном. Вытирая руки о передник, она размышляла, как лучше себя повести. Между ними было определено: Шарлотта – неоспоримый арбитр в сфере чувств. Сполна одаренная женской интуицией, она различала первые признаки намечающегося романа между той или иной парой за недели – даже за месяцы – до того, как они становились очевидны Максу. Поэтому сегодняшний бунт со стороны мужа удивил ее. Будучи сама счастлива в замужестве, Шарлотта являлась горячим пропагандистом семейного счастья и признанной «свахой». Как мог забыть об этом Макс?
– Он – и мой друг, Макс, – мягко начала она. – Ты просто запаниковал, дорогой, а для этого нет никаких причин. Вспомни, мы же десятки раз говорили об этом. Роуленд несчастлив, как бы усердно он ни пытался изображать полное довольство. Он попросту не может посвятить жизнь одной только работе. Он заслуживает лучшей доли. Он – одинок, опустошен…
Шарлотта перевела дух. Молчание мужа обнадежило ее, и она продолжала свои уговоры:
– Подумай о нем, дорогой. Он не только мужественный, он еще очень умный, добрый и очень хороший человек. Ты же видел, как он играл с нашими мальчиками. Они просто в восторге от него! А ведь он мог бы иметь своих собственных детей. Он мог бы приходить по вечерам к кому-то, кто любит его, а не жить отшельником в этом своем странном доме, питаться всухомятку, проводить часы в мрачных размышлениях и работать, работать, работать – днем и ночью…