Любовь красного цвета

Боумен Салли

Шарлотта пыталась выудить из Джини что-нибудь, кроме односложных ответов, и постепенно, заметила Линдсей, ей, похоже, удалось ее разговорить. Нет, конечно же, не о Боснии – Шарлотта была достаточно умна, чтобы не затрагивать этой темы. Сначала они говорили на какие-то нейтральные темы, затем – о квартире Джини и Паскаля (Шарлотта буквально умолила Джини, чтобы та подробно описала ее), и наконец – о самом Паскале.

– Мне его очень не хватает, – с обычной теплотой в голосе говорила Шарлотта. – Помнишь тот ужин, когда мы отмечали ваш с ним приход в газету? Мы тогда собрались во французском ресторанчике, который нашел Паскаль. У меня до сих пор слюнки бегут, когда я вспоминаю тот вечер. Просто пальчики оближешь – такая еда! Когда Паскаль вернется, мы обязательно должны

сходить туда еще раз. И конечно, мне хотелось бы, чтобы он приехал к нам. Как ты думаешь, не будет ему скучно в деревне?

– Нет, ему никогда не бывает скучно. Я уверена, ему здесь очень понравится. Он любит деревню, поскольку сам в ней вырос – в маленькой деревушке в Провансе. Когда-то он меня туда возил…

– Правда? Так он из Прованса? А я даже не знала. Он в моем представлении никак не вяжется с деревней. Такой энергичный человек, бродяга, вечно спешащий к очередному самолету, на новое задание, делающий такие неповторимые снимки… Некоторые из них потрясли меня. Как дорого, должно быть, они ему обходятся. Снимать такие ужасы день заднем, год за годом… Еще не видя Паскаля, я представляла его усталым и мрачным, подавленным всем тем, что довелось ему увидеть. А на самом деле он… – Шарлотта нахмурилась, подыскивая нужные слова, – …буквально переполнен энергией и новыми планами. И выглядит вполне счастливым. Правда, когда я встретила его впервые, рядом с ним была ты, а влюбленные всегда выглядят счастливыми.

Линдсей, которая внимательно прислушивалась к разговору, поняла: это не только комплимент, но и прелюдия к чему-то более серьезному. Она увидела, как по лицу Джини разлилась краска. На секунду на нем отразились благодарность и нежность, но в следующий миг Джини вновь замкнулась в себе, словно опасаясь дальнейших расспросов.

Шарлотта сразу же почувствовала это и не торопилась. Разговор снова принял нейтральный характер, и Линдсей ощутила, как ее обволакивает сонливость. Она закрыла глаза. Поскольку Шарлотта почти безвыездно жила в деревне, она встречалась с Паскалем всего несколько раз и знала его гораздо меньше, чем Линдсей. Ей не была известна ни подоплека их романа с Джини, ни то, при каких странных обстоятельствах они встретились. Шарлотта в отличие от Линдсей не наблюдала душевных страданий Джини, когда они с Паскалем встретились снова спустя шестнадцать лет. Сейчас, когда Джини превратилась буквально в привидение, было трудно поверить, что когда-то она была импульсивной страстной натурой.

Любые проявления страсти неизменно пугали и смущали Линдсей, она сторонилась не только любых ее проявлений, но даже самого этого слова. И тем не менее, каждый раз, наблюдая Джини и Паскаля рядом, она неизменно чувствовала не только их очевидную сексуальную притягательность друг для друга, но и саму страсть. В такие моменты она чувствовалась в воздухе подобно электричеству и порой заставляла Линдсей испытывать зависть. Паскаль Ламартин обладал красивой и мужественной внешностью, и Линдсей чувствовала, как что-то царапает ей сердце, когда Паскаль подолгу задерживал взгляд на Джини, взгляд, полный тепла и преданности. Линдсей видела, что Паскаль постоянно настроен на волну любимой женщины. Она честно признавала, что с ней самой ничего подобного никогда не происходило.

Иногда она жалела об этом, иногда – наоборот, испытывала чувство облегчения. Самое пылкое чувство, которая знала Линдсей, она испытывала к своему сыну. Ничто на свете не беспокоило ее больше, чем благополучие, здоровье и будущее Тома. Временами она даже радовалась этому. Она знала, что такая любовь неподвластна переменам и не способна выгореть в отличие от иного по своей природе и менее надежного чувства, существующего между мужчиной и женщиной.

Линдсей все еще плавала в волнах дремоты, когда до нее донесся голос хозяйки дома:

– Скажи, Джини, а ты звонишь ему туда?

– Да. И он старается звонить мне каждый день. Иногда, правда, слышимость бывает ужасная. И конечно, мы пишем друг другу.

– Часто?

– По возможности – тоже каждый день. Паскаль пишет мне чудесные письма. Когда я читаю их, то будто слышу его голос. Если повезет, они доходят

довольно быстро, а иногда тащатся неделями. На этой неделе я еще не получала от него никаких известий, но это может означать только то, что он – где-то далеко. Он ведь не сидит все время в Сараево. В основном разъезжает по стране.

Теперь Линдсей слушала разговор с повышенным вниманием, мысленно воздавая должное Шарлотте. За какой-то час та сумела выудить из Джини больше информации, чем сама Линдсей за два месяца. Она надеялась, что Джини говорит искренне и не обманывает ни Шарлотту, ни саму себя, но она уже не была уверена в том, что связь, существовавшая между Паскалем и Джини, столь прочна и надежна, как уверяла последняя. После Рождества, наблюдая внутреннее опустошение, происходившее внутри Джини, Линдсей уверилась в том, что перед отъездом подруги из Боснии у них с Паскалем произошел очередной – и, быть может, решающий – разлад. Возможно, любовь, родившаяся на одной войне, закончилась на другой – так же внезапно, как и вспыхнула. Ничто иное, по мнению Линдсей, не могло бы привести Джини в столь плачевное состояние, заставить ее до такой степени спрятаться в своей раковине. Если их отношения с Паскалем действительно подошли к концу, Джини должна была бы вести себя именно так. Гордая от природы, она редко допускала посторонних к себе в душу.

Возможно, думала Линдсей, со временем Джини и призналась бы ей в этом, а вот Шарлотта не станет ждать и, видимо, сумеет выудить из нее правду еще до того, как закончатся эти выходные. А может, и нет. Линдсей заметила, что Джини перевела разговор в более безопасное для нее русло и сейчас расспрашивала Шарлотту о ее семье, этом местечке, Костволдсе. Джини старалась изображать интерес к тому, о чем рассказывала Шарлотта, однако попытки эти были вымученными и неуклюжими.

Линдсей исподтишка бросила взгляд на свои часы и заметила, что то же самое сделала и Шарлотта. Она тут же пришла подруге на помощь. Необходимо было дать Джини возможность помолчать, и Линдсей принялась болтать: о том, какое оживленное было движение, когда они ехали сюда, какой безумный крюк им пришлось сделать из-за этих чертовых улиц с односторонним движением в Оксфорде, о том, каким превосходным чаем и пирожными накормила их Шарлотта… Внезапно она почувствовала, что темы для болтовни исчерпаны, и тут же ей в голову пришла новая, блестящая тема – Роуленд Макгуайр. Она с упоением принялась обсуждать его характер и многочисленные недостатки.

На эту тему ей было нетрудно говорить. Она не менее семи раз повторила, что это просто чудесно – провести целых два дня вдали от Роуленда Макгуайра, в доме, в котором она наверняка не услышит его имени. Внезапно Линдсей осеклась, вспомнив, – слишком поздно, к сожалению, – что Макгуайр является старинным другом не только Макса, но и Шарлотты. В данной ситуации ее комментарии по поводу Роуленда звучали по крайней мере нетактично.

Словно прочитав ее мысли, Джини сухо заметила:

– Если тебе хочется поскорее его забыть, зачем ты о нем говоришь? Ты и так трепала его имя все время, пока мы ехали сюда.

– Ничего подобного!

– Я никогда не видела этого человека, но уже знаю о нем больше, чем мне хочется. Я могу описать его внешность, рассказать о том, какой у него голос, волосы и все остальное.

– Ну, ладно. – Шарлотта принялась с чрезмерным усердием поправлять подушки на диване. – Просто Линдсей знает Роуленда не так хорошо, как я. А на самом деле он… Она помедлила. – Он очень хороший человек. И совершенно не лживый.

Линдсей уже хотела возмутиться. Слово «хороший» в лексиконе Шарлотты означало очень высокую оценку, но, по мнению Линдсей, ее добросердечная подруга слишком щедро раздаривала ее. Собираясь заговорить, она открыла было рот, но тут же снова закрыла его. Из-за окна до ее слуха донесся шум автомобильного мотора. Чуткие уши Шарлотты тоже уловили его, и она моментально напряглась. Как странно, подумала Линдсей, и тут до нее дошло, что Шарлотта, всегда такая беззаботная, сейчас напряжена, как струна. Наверное, волнуется, не случилось ли с Максом что-нибудь на дороге, подумала она, поднялась и, подойдя к окну, выглянула наружу.