Любовь моя, самолеты
Шрифт:
Было прохладное монгольское утро. Солнце еще не показалось из-за посветлевшего горизонта. Тренируясь в зоне, я открутил мелкие и глубокие виражи и перешел к вертикальным фигурам: переворот — боевой разворот, снова переворот — петля-иммельман и опять переворот — боевой разворот, но теперь в другую сторону. И-16 вертелся послушно, перегрузки были умеренными, как бы это сказать, без лишнего пафоса — пилотировалось легко, спокойно, радостно. Но вот, выходя из очередного пикирования, обнаружил — пулеметный лючок на правой плоскости открылся и безобразно мотается… Это показалось более чем странным: перед вылетом я тщательно проверил все замки… Впрочем, теперь, в полете, меня занимало другое: как поведет себя машина
Жизнь в авиации — сплошные зачеты: плановые, сезонные, инспекторские, но такой «билет» мне достался впервые. Рации на машине не было, «посоветоваться» с землей я не мог. Значит, надо решать и действовать на собственный страх и риск.
Решать и действовать! Может, именно в этих двух словах и сконцентрирован весь смысл ремесла пилота?!
Поднявшись на три тысячи метров, я выпустил шасси. Машина вела себя без заметных отклонений, может, чуть кренилась вправо. «Так, — сказал я себе, — управляемость с выпущенным шасси сохраняется. Попробуй уменьшить скорость». Высоко над землей я осторожно имитировал действия, которые предстояло произвести на посадке. «Ишачок» спокойно планировал, никаких опасных признаков неповиновения не обнаруживая. А в голове высвечивались избранные места из полного курса аэродинамики. Я старался вообразить, как сместится положение центра давления, когда я увеличу угол атаки, приближаясь к посадочному: И-16 обладал свойством сваливаться на крыло при перетягивании ручки… в конце концов после всех проб я пришел к выводу — сесть с открытым пулеметным лючком можно. Пожалуй, я напрасно говорю — лючок, откидная поверхность была довольно значительная, с хороший лопух…
Итак, решение было готово. А еще задолго до этого я прочно усвоил первейшее правило авиации: приняв однажды решение, даже худшее из возможных, не изменяй его. Не надо удивляться: последовательные спокойные действия всегда предпочтительнее, чем бессистемные метания.
Снижаюсь. Сажусь. Лючок открылся на правой плоскости: никто с командного пункта этого заметить не мог, правое крыло от руководителя полетов скрыто фюзеляжем. Мне бы, дураку, радоваться и молчать, но так хотелось показать, какой я молодец. Справился! Сработал! Глядите… Достанься самому Чкалову такая посадка, даже он не сделал бы ничего сверх! Но… Инженер полка, едва глянув на плоскость, врезал механику пять суток гауптвахты — за халатное исполнение служебных обязанностей, а точнее, за выпуск самолета в полет без стопорной шпильки пулеметного лючка. Командир полка спросил сурово:
— А ты, слепая задница, куда смотрел?
Взыскание мне, правда, не объявили. Решили, видно, что я и так натерпелся страха и впредь буду внимательнее.
Вот этот полет и реакция «земли» завершили мое профессиональное становление. Всего за четверть часа я не только напереживался, но и усвоил массу полезного. Прежде всего — лишних знаний не бывает. Хотя никакие знания сами по себе не имеют смысла, если человек не способен принимать разумные решения. Однако и разумные решения — половина дела. Принятые решения надо выполнять — последовательно, спокойно и осмотрительно. И еще я усвоил: язык мой — враг мой.
Хорошо летает тот, кто, во-первых, совершает меньше ошибок, во-вторых, быстро их исправляет, в-третьих, никогда не повторяет старых промахов. С этим я и живу с того дня. И даже самые неблагоприятные обстоятельства — а такие случались не однажды — не смогли поколебать моей уверенности: я — летчик.
А начался для меня И-16 полетом на спарке
Позже, когда я стал заниматься литературой, один из первых опубликованных рассказов я посвятил Артему Молчанову. Рассказ невелик, позволю повторить его здесь:
«Вы говорите, настоящий летчик никогда не бывает доволен собой. Это правильная мысль, очень правильная. Вот Артем Молчанов, например, увидел пилотаж Чкалова — заболел, получил, можно сказать, ранение в самое сердце. Поразило его не вообще мастерство великого летчика — Молчанов и сам был сильным пилотом. Не удивили его ни чистота, ни высокий темп, ни своеобразие чкаловской работы, потрясла ничтожная высота, на которой Чкалов свободно и красиво управлял машиной. Выходя из пикирования, он пригибал траву воздушной струей, в считанных метрах над стартовой дорожкой пролетал вверх колесами, переворачивался, брал высоту и снова шел на сближение с земным шаром.
Молчанов лишился покоя. Он был слишком опытен, чтобы пытаться повторить чкаловский рисунок, и слишком молод, чтобы не мечтать о нем.
Нет летчика, который бы не боялся земли. Земля не прощает ошибок пилоту. На того, кто выполняет фигурный каскад в непосредственной близости отлетного поля, вполне распространяется солдатская пословица: «Сапер ошибается только раз в жизни». Летчик — тоже.
На высоте трехсот-четырехсот метров Артем пилотировал уверенно и эффектно, но спуститься ниже не позволял трезвый расчет. Нужна была специальная тренировка. Но каким образом убедиться в точности своей работы, как до метра проверить себя? Этого Артем не знал.
Летал Молчанов много, по-истребительски энергично и дерзко. Искал в каждом полете ответа, но не находил. А ответ был где-то рядом, протяни руку — бери… Однажды, разогнав машину, Молчанов крутой горкой полез вверх. Метнулась на подъем стрелка вариометра, на мгновение пропал горизонт, машину окутало мутно-белое месиво облаков. Но это случилось только на одно мгновение: продолжая набирать высоту, истребитель легко вырвался навстречу солнцу. Артем оглянулся и ахнул. Вот она, «условная земля»! Ровное поле пушистых белых облаков лежало под ним. Пропадающее с высотой ощущение скорости полета с особой силой захватило Молчанова. Косая тень истребителя стремительно перемещалась по облачной равнине.
Не раздумывая, начал Молчанов пилотаж и сразу убедился, как правильно сделал, начав его именно здесь, над облачным полем, а не над жесткой планетой: на первой же фигуре машина зарылась в облака. Снова и снова пытался Молчанов повторить чкаловский пилотаж. Но напрасно. То, что удавалось Чкалову, для Молчанова каждый раз заканчивалось «катастрофой».
На аэродром он вернулся расстроенный, сказал друзьям:
— Сегодня я шесть раз был покойником. Условно, правда, но все равно обидно. Главное, не пойму, в чем дело, в чем секрет, где собака зарыта?
В ответ на такое необычное сообщение товарищи не преминули окрестить Артема «условным покойником». Прозвище — как репей, не сразу отстанет. Прошел июль, август был уже на исходе. При каждой возможности «условный покойник» летал за облака. Тренировался Молчанов упрямо и настойчиво. Не сразу над облаками начинал он теперь пилотаж. Брал заведомо увеличенное превышение, а потом постепенно сокращал его, сбрасывал метр за метром. Он приучал себя к малым высотам. Друзья не забывали его первой неудачи, с сомнением относились к заоблачным тренировкам, при случае посмеивались: