Любовь на фоне кур
Шрифт:
— Лучше не придумаешь. Черт возьми! Я скажу тебе, что я сделаю, малыш. Сделал бы я это далеко не для всякого, но на тебя я смотрю как на любимейшего сына. Я пойду с тобой и помогу растопить лед.
— Что-о?!
— Не втирай себе очки, старый конь, — отечески посоветовал Укридж. — Перед тобой стоит нелегкая задача, и тебе, когда ты приступишь к делу, в первую очередь понадобится мудрый, благожелательный, практичный человек у твоего плеча, чтобы подбодрить тебя, если твои нервы сдадут, и вообще стоять у твоего угла и следить, чтобы бой велся честно.
— Но это очень личное дело…
— Не
Глава XIX
ИСПРАШИВАНИЕ У ПАПЫ
Задним числом я понимаю, что допустил пару ляпов в кампании вторичного завоевания благорасположения профессора Деррика. В первую очередь я крайне неудачно выбрал время и место. В тот момент мне это в голову не пришло. Очень легко, прикинул я, пройти надменно и глядя сквозь кого-то, когда такая встреча происходит на суше; но если указанный человек, будучи, следует напомнить, не слишком хорошим пловцом, встречается с кем-то в воде, не располагая никакими дополнительными ресурсами, тут уж мимо не пройдешь и сквозь не посмотришь. Мне мнилось, что в воде мне удастся расположить профессора к себе с большей легкостью, чем вне ее.
Мой второй ляп, ставший очевидным почти немедленно, заключался в том, что я прихватил с собой Укриджа. Не то чтобы я так уж хотел его прихватывать. Вернее сказать, он пристал ко мне, как репей, и избавиться от него мне не удалось. Когда на следующее утро он без четверти восемь встретил меня перед домом, облаченный в потрепанный макинтош, который распахнулся и явил миру лиловый купальный костюм, признаюсь, у меня оборвалось сердце. К несчастью, все мои попытки уговорить его не сопровождать меня он счел простительной нервозностью или, как сформулировал он сам, — тем, что я сдрейфил.
— Взбодрись, малышок! — ободряюще взревел он. — Я это предвидел. Что-то словно нашептывало мне, что чуть дело дойдет до дела, нервы у тебя сдадут. Тебе дьявольски повезло, старый конь, что с тобой рядом такой человек, как я. Будь ты один, ты бы и словечка из себя не выдавил в свою пользу. Ты бы только разевал рот и тявкал. Но я с тобой, малышок. Я с тобой. Если твой фонтан красноречия иссякнет, положись на меня, и все будет тип-топ.
И вот мы добрались до волнолома и разглядели седую голову профессора, подпрыгивающую на лоне вод, нырнули и быстро поплыли к ней.
Лицо профессора было повернуто в другую сторону от нас, когда мы приблизились к нему. Он мирно покачивался на спине, и было ясно, что он нас не заметил. И когда в тылу у него самым обезоруживающим своим тоном я пожелал ему доброго утра, он не стал выбирать нырка поизящней, а просто рухнул на дно, как чугунная чушка.
Я учтиво дождался, чтобы он вынырнул, а тогда повторил свое приветствие. Он с гневным фырканьем изверг остатки воды изо рта и протер глаза тыльной стороной ладони. Не скрою, я встретил его взгляд с некоторой опаской. И мне ничуть не стало легче от того, что на заднем плане Укридж тактично плескался, как крупный тюлень. Пока Укридж еще не сказал ни слова. Прыгая с волнолома, он ударился об воду животом и, видимо, еще не обрел дыхание. Выглядел он как человек, который намерен освоиться с окружающей обстановкой, прежде чем подать голос.
— Вода восхитительно теплая, — сказал я.
— А, так это вы! — сказал профессор, и я не стал внушать себе, будто сказал он это сердечно.
Укридж на заднем плане громово фыркнул. Профессор стремительно обернулся, будто ожидая увидеть какое-нибудь морское диво, но последовавшее яростное бульканье ясно дало понять, что и к Укриджу он относится крайне неодобрительно. Как, впрочем, и я. Я предпочел бы, чтобы Укриджа тут не было. Укридж в воде не производит впечатления величавого достоинства. Я ощутил в нем угрозу моему делу.
— Сегодня вы плаваете замечательно, — упрямо продолжал я, полагая, что унция лести стоит фунта риторики. — Если, — добавил я, — вы позволите мне высказать мое мнение.
— Не позволю! — рявкнул он. — Я… — Тут небольшая волна, обнаружив, что его рот открыт, влилась туда. — Я, — продолжал он с жаром, — как указал в своем письме, не желаю иметь с вами ничего общего. Ваше поведение нельзя назвать иначе как возмутительным, и прошу вас оставить меня в покое.
— Но позвольте мне…
— Не позволю, сэр. Я ничего вам не позволю. Вам мало сделать меня посмешищем, притчей во языцех этого городишки? Вы допекаете меня, когда я намеревался приятно искупаться.
— Ну, малышок, малышок! — вмешался Укридж, хлопая его по плечу широкой ладонью. — Такие жестокие слова! Будьте разумны, думайте, прежде чем открывать рот. Вы не представляете себе…
— Идите к черту! — сказал профессор. — Я не желаю иметь ничего общего с вами обоими. Я бы хотел, чтобы вы прекратили эти преследования. Преследования, сэр!
Его фразы, которые на бумаге выглядят так, будто непрерывно следовали одна за другой, в действительности перемежались паузами пыхтения и отфыркиваний, пока он принимал и извергал преемниц волны, которую заглотил в начале нашей уютной беседы. Не каждому пловцу присущ талант вести дискуссии в воде. По-видимому, профессор это понял, поскольку, словно желая положить конец нашему обмену мнениями, повернулся и, как мог быстрее, поплыл к берегу. К сожалению, первый же гребок привел его в прямое столкновение с Укриджем, а тот, не ожидавший тарана, судорожно в него вцепился и вновь увлек на глубину. Секунду спустя они вынырнули, но отношения между ними были безнадежно испорчены.
— Вы пытаетесь утопить меня, сэр? — рявкнул профессор.
— Мой милый старый конь, — уязвленно сказал Укридж, — это немножко множко. Вам следовало смотреть на дорогу, а не по сторонам.
— Вы вцепились в меня!
— Вы захватили меня врасплох, малышок. Поборите иллюзию, будто вы играете в водное поло.
— Профессор, — сказал я, присоединяясь к обществу, — одну секундочку.
— Убирайтесь, сэр! Мне не о чем с вами говорить.
— Но ему есть о чем поговорить с вами, — вмешался Укридж. — Пора, старый конь! — подбодрил он меня. — Выкладывай!