Любовь на фоне кур
Шрифт:
Они собрались на газоне под лучами луны, и Укридж в кепке, нахлобученной на самые глаза, в макинтоше, ниспадающем с его плеч на манер римской тоги, сурово обозрел их и начал свою речь:
— Вы… вы… вы… вы мерзавцы! Подлюги! Черви ползучие! Сорняки!
Мне всегда приятно вспоминать Стэнли Фиверстоунхо Укриджа таким, каким я лицезрел его в те минуты. На протяжении нашей многолетней дружбы выпадали времена, когда его поведение мне не вполне импонировало. Порой мне доводилось обнаруживать в нем недостатки. Но на этот раз он показал, чего стоит. Он властвовал над своими слушателями. Еще задолго до завершения его речи я возрадовался, что он озаботился своевременно отослать миссис Укридж в дом, а Бийл упивался его выражениями, и в глазах Наемного Служителя было выражение, какого я прежде в них не замечал, — почтительности, почти благоговения, выражение, с каким верные последователи смотрят на Учителя.
Укридж изливал презрение на своих слушателей, и те трепетали. Он метал обличения, и они поникали все ниже. Поток его речи расцвечивали неведомые проклятья, заимствованные у неведомых матросов на судах, перевозивших скот, или почерпнутые на причалах Сан-Франциско и Буэнос-Айреса. Немножко множко, сказал он в частности, провалиться ему, немножко множко, когда джентльмен — причем джентльмен, который так оживил солидными заказами местную коммерцию и все такое прочее, — не может отлучиться в Лондон на пять минут по делам без того, чтобы его частная резиденция не была перевернута вверх дном шайкой прилагательных со скотовозов с сан-францисскими существительными, которые вели себя так, будто это (по-буэнос-айресски обозначенное) место принадлежит им. Он намеревался облагодетельствовать их. Он собирался и далее осыпать их заказами, обеспечивая процветание их коммерции. Но после того, что сейчас произошло! Да ни в таком-то и таком-то случае! Как только взойдет солнце и начнется новый день, их жалкие счета будут оплачены до последнего пенса и всяким дальнейшим отношениям с ними будет положен конец. А затем, весьма вероятно, он предъявит им иски за вторжение в частные владения и ущерб, причиненный частной собственности, и если они не окончат свои инфернальные дни в какой-нибудь чертовой тюрьме, то пусть благодарят судьбу за редкую удачу, а если они не уберутся в два — без малого — счета, он посмотрит, на что способен дробовик Бийла. (Тут Бийл с приятным предвкушением на лице удалился за указанным оружием.) Его от них тошнит. Они прыщи. Твари, которых можно назвать людьми, только неумеренно польстив им. Он бы назвал их вонючками скунсами, но только не видит, чем провинились скунсы, чтобы заслужить подобное сравнение. А теперь — пусть убираются — и поживее!
В это мгновение из дома вышел Бийл с дробовиком, и собрание разошлось без вынесения обычного вотума благодарности.
Этот вечер на ферме был очень тихим. Укридж сидел, будто Марий на развалинах Карфагена, и хранил упрямое молчание. В конце концов он свистнул Бобу и ушел прогуляться.
Полчаса спустя и я тоже не сумел долее терпеть унылые следы окружающего разгрома. Мои блуждающие стопы привели меня к морю. Подходя, я заметил в лунном свете одинокую фигуру, безмолвно взирающую на лоно вод. Возле фигуры ошивалась собака.
Тяжелые минуты оптимистических натур священны, и в этот момент я так же не посмел бы прервать раздумья Укриджа, как не рискнул бы, будь я генералом Великой армии, завести легкий разговор с Наполеоном во время отступления из Москвы. И я уже пятился елико мог тише, когда под моей ногой заскрипели камешки. Укридж обернулся:
— Приветик, Гарни.
— Приветик, старик, — прошептал я тоном посетителя у смертного одра.
Он направился ко мне, Боб зарысил следом за ним, и я в изумлении увидел, что лицо Укриджа безмятежно, даже весело. Чем изумляться, мне следовало бы лучше знать моего Укриджа. Хорошего человека не сломить, и уже Стэнли Фиверстоунхо Укридж вновь стал самим собой. За стеклами пенсне его глаза бодро блестели.
— Гарни, старый конь, я поразмыслил, малышок! Меня осенила идея. Идея, осеняющая раз в жизни. Симпомпончик, провалиться мне. Я заведу утиную ферму!
— Утиную ферму?
— Утиную ферму, малышок! Без капли воды. Видишь ли, согласно моей теории, утки, плавая туда-сюда, тощают из-за усиленных физических упражнений, и, следовательно, если их содержать исключительно на суше, они разжиреют за половину времени — причем без всяких хлопот и расходов. Понимаешь? А? Полнейший тип-топ, старый конь! Я уже все продумал. — Он ласково взял меня под руку. — Слушай! Скажем, доход за первый год по самой умеренной оценке составит…