Любовь на фоне кур
Шрифт:
— Что такое один против многих?
— Ну, провалиться мне, — простонал Укридж, когда, забыв сардоническую невозмутимость, мимо нас промчалась зловещая курица, которую мы называли Тетя Элизабет, преследуемая преступником в пышных бакенбардах, — это немножко множко! Мне нельзя отлучиться на день…
— Вот именно! Тут ты абсолютно прав! Нельзя отлучиться на день, не предупредив…
— Не предупредив? О чем ты? Гарни, старина, прочухайся. Ты перевозбужден. Ты хочешь сказать, что не получил моей записки?
— Какой записки?
— Той, которую
— Там не было никакой записки.
— Что-о?!
Мне вспомнился эпизод первого дня нашего прибытия на ферму.
— Посмотри в карманах, — посоветовал я.
— Черт дери, вот же она! — сказал он в изумлении.
— Конечно. Где еще, по-твоему, она могла быть? Она содержит что-то важное?
— Она все объясняла.
— В таком случае, — сказал я, — остается только пожалеть, что ты не дал мне ее прочесть. Подобную записку, безусловно, стоит прочесть.
— Она предупреждала, чтобы ты держал хвост пистолетом и не тревожился из-за нашего отъезда…
— Так мило побеспокоиться, чтобы я не тревожился! Ты заботливый типус, Укридж.
— …потому что мы вернемся незамедлительно.
— И что погнало вас в город?
— Так мы же поехали нагреть тетю Элизабет, тетку Милли.
— О! — сказал я, и свет озарил тьму моего непонимания.
— Ты помнишь тетю Элизабет? Старушенцию, которая написала то письмо?
— Помню. Она назвала тебя олухом.
— И финтифляем.
— Да. Помню. Я еще подумал, что она очень проницательная и здравомыслящая старая дама, владеющая даром точных характеристик. И ты отправился нагреть ее?
— Ну да. Нам были необходимы дополнительные деньги. И я, естественно, подумал о ней. Тетя Элизабет не то чтобы большая моя поклонница…
— Господь да благословит ее!
— …но очень привязана к Милли и сделает для нее что угодно, если ей предварительно позволить высказать несколько истин для домашнего употребления. Мы с Милли поделили работу. Она просила, а я осведомлялся о ревматизме. Милли упомянула сумму, которая нас выручит, я погладил собаченцию. Мерзавка! Подкралась ко мне, пока я не смотрел, и тяпнула меня за лодыжку.
— Хвала Небесам!
— Под конец Милли получила деньги, а я — истины для домашнего употребления.
— Она назвала тебя олухом…
— Дважды, а финтифляем трижды.
— Ваша тетя Элизабет совсем меня заворожила. Она явно принадлежит именно к тем женщинам, какие мне нравятся. Ну, так ты получил деньги?
— Более чем! И скажу тебе еще одно, старый конь. К концу нашего визита мне выпал козырной туз. Она к тому времени дошла до ссылок на поговорки. «Ах, моя дорогая, — говорит она Милли. — С браком поторопишься, на досуге раскаешься». Милли, маленькая воительница, ответила, как отрезала. «Боюсь, тетя Элизабет, ко мне эта пословица не относится, — говорит она, — потому что я не раскаялась!» Ну, что скажешь, малышок?
— Да, конечно, досуга у нее последнее время было маловато, — согласился я.
Челюсть Укриджа слегка отвалилась. Но он быстро оправился.
— Болван! Она
— Бесспорно, — согласился я от души. — И слишком хороша для тебя, старый прохиндей. Постоянно храни в памяти этот факт, и мы еще сделаем из тебя стоящего человека.
Тут к нам присоединилась миссис Укридж. Она обследовала дом, знакомясь с нанесенным ущербом.
— Ах, мистер Гарнет, неужели вы не могли их остановить?
Я почувствовал себя последней свиньей. Все ли я сделал для того, чтобы укротить разбушевавшуюся стихию?
— Страшно сожалею, миссис Укридж, — сказал я виновато. — Но не думаю, что мог бы сделать больше того, что сделал. Бийл провел семь боев, а я произнес речь на газоне, но все без толку. Как только они допили виски…
Укридж испустил вопль, которому позавидовал бы любой грешник в аду:
— Они же не добрались и до виски!
— Мне кажется, эти жуткие люди поднимают слишком большой шум, — сказала миссис Укридж.
Укридж хранил мрачное молчание. По-моему, из всех свалившихся на него катастроф утрата виски поразила его особенно больно. Сокрушительный удар в челюсть.
— Не пора ли собрать их и объяснить положение дел? — намекнул я. — По-моему, там никто не заметил, что ты вернулся.
— Еще заметят! — свирепо сказал Укридж, выходя из транса. — Очень скоро! Где Бийл? Бийл!
Наемный Служитель примчал бегом на звук незабываемого голоса.
— Ох ты! Мистер Укридж, сэр!
Впервые в моем присутствии Бийл дал волю истинному чувству. Ему, полагаю, возвращение Укриджа представилось событием столь же сенсационным и нежданным, как явление обитателя склепа. Он не привык к тому, чтобы раз смывшиеся возвращались в места своего прошлого обитания.
— Бийл, обойдите ферму и скажите этим подлецам, что я вернулся и хотел бы сказать им пару слов на газоне. И если застукаете кого-нибудь за хищением курицы, нокаутируйте его.
— Я уже парочку-другую уложил, — сказал Бийл с легким намеком на тщеславие. — Этот Чарли…
— Бийл, — сказал Укридж растроганно, — вы превосходный типус. Один из лучших. Я выплачу вам задержанное жалованье даже прежде, чем лягу спать.
— Эти ребята, сэр, — сказал Бийл, выразив свою благодарность, — они уже разогнали чуть не всех птиц, сэр. Гоняются за ними битых полчаса.
Укридж застонал:
— Подлецы! Демоны!
Бийл удалился выполнять приказ.
— Милли, старушенция, — сказал Укридж, поправляя проволочки от шипучки за ушами и поддерживая серые брюки спортивного покроя, которые проявляли склонность к сползанию, — лучше скройся в доме. Я намерен поговорить с этими типчиками по душам и в увлечении могу прибегнуть к паре-другой выражений, которые тебе не понравятся. Твое присутствие здесь будет меня стеснять.
Миссис Укридж скрылась в доме, а на газоне возник авангард кредиторов. Кое-кто из них выглядел раскрасневшимся и растрепанным. У меня возникло подозрение, что Бийл их хорошенько протрезвил. Чарли, заметил я, щеголял фонарем под глазом.