Любовь на руинах
Шрифт:
Много лет назад, еще с отцом, я ездил из родного Санкт-Петербурга в Москву. Конечно, многое забылось. Но ощущение, воспоминание того факта, что мы проезжали тогда густонаселенные, обжитые людьми, места, оставалось до сих пор. Сейчас же я видел ужасающие картины разрухи и запустения. Казалось, что люди и близко от проезжаемых нами мест не живут. Остатки ржавой, изувеченной техники — с нее поснимали все, что только могло пригодиться, полуразрушенные дома в заросших деревьями, кустарниками и бурьяном селах и городах — производили ужасающее
— Командир, мы и ночью будем ехать? — Димон спросил, но об этом я уже и сам давно задумывался — стремительно темнело.
— Я думаю, что ночью по незнакомой территории ехать слишком опасно. Странник, что скажешь?
— Ты прав, командир, — понравилось ему, что за советом обратился, вон как приосанился, преисполнился чувством собственной значимости. — Километров через пять деревушка будет недалеко от дороги. Там один мой кореш живет. Приютит, если хорошо попросим.
10. Рыжая
Если бы это было возможно! Была бы я в машине сейчас совсем одна! Я бы плакала, рыдала бы свернувшись клубочком на жестком заднем сиденье этой фырчащей, похожей на маленький танк, машины. Страшно смотреть на серую мрачную картинку окружающей действительности. Просто страшно.
Я привыкла к Питеру. Да, знала, что у нас все плохо. Но что настолько! Все вокруг серое и мрачное: буйно разросшиеся деревья и кустарники, превратившаяся в страшное месиво дорога, моросящий дождь, собаки эти, больные несчастные люди, никому не нужные, доживающие свои последние дни..
А еще… этот красавчик с внешностью этакого восточного актера, даже небольшая бородка не портила нисколько. Какой же приставучий, какой настырный! Да поздно тебе, дружок, бисер перед свиньями метать — не дрогнуло сердце ни на минуточку… И ни бородка твоя, ни карие с поволокой глаза не изменят моего отношения. Вот такими мыслями сама себя развлекала. Ну и посматривала в зеркало заднего вида на водителя. Иногда ловила на себе его ответный задумчивый взгляд. Руки на руле — сильные пальцы, аккуратно обстриженные ногти, темные волоски на запястьях. Хоть бы этот, сидящий сбоку павлин сладкоголосый, не заметил, как я на Яра пялюсь!
Начинало темнеть. Я, конечно, помалкивала. Но становилось немного жутко — по обе стороны от дороги густые непроходимые заросли… Кто в них сидеть может? Да кто угодно — и люди, и звери всякие! Ужас! Неужели мужики рискнут ночью ехать? Но нет, к счастью, свернули с главной дороги на узкое подобие грунтовки. По небольшому лесу буквально через десять минут выехали к деревушке. К бывшей деревушке. Сейчас от множества деревянных домиков, стоящих в ряд вдоль леса, осталось целыми всего несколько. Остальные — полуразрушенные, с заколоченными окнами. Зачем забивают их? Никогда не понимала этого — все равно, кто желает войти, тот войдет!
Выйти из машины было сродни подвигу — все тело затекло, ноги гудели, как будто я не ехала, а шла пешком целый день. Огляделась
Странник открыл мудреную задвижку, просунув руку между двумя близко прибитыми, но все же имеющими небольшую щель, досками в воротах, легко запрыгнул на высокое крыльцо, игнорировав ступеньки и забарабанил в дверь. Яр и его люди осматривались, держа оружие в руках. За домом стоял небольшой сарайчик, из трубы на крыше которого столбом вверх уходил дым. Баня, что ли? Вот это да! Открывать нам не спешили, но шторка на окошке дернулась — правильно, гостей в наше время нужно сначала разглядеть, как следует, а уж потом в дом пускать…
Странник сунул в окно свою наглую физиономию — мол, смотри, это я пришел! Дверь, спустя мгновение, открылась. На пороге стоял высокий худощавый пожилой мужик с длинной и жутко грязной бородой, лицо его было обмотано старым шарфом, чуть топорщащимся в районе щеки. Тело поверх одежды и мехового жилета, замотано еще одним шарфом — шерстяным, когда-то бывшим полосатым.
— Странник, опять ты? Ну только неделю назад же был? Чего приперся?
— Тебе, Ванька, спасение привез! Пляши давай и в хату зови!
— Какое спасение? Водку что ли?
— Дурак! Доктора привез. Щас осмотрит тебя.
Старик посторонился, впуская в дом и с любопытством, живыми, ярко-синими глазами осматривая сначала меня, а потом остальных.
В доме было, на удивление, чисто. В центре комнаты — сложенная достаточно топорно, видимо, самим хозяином, печка. На ней чугунок, источающий аромат вареной картошки. В животе сразу же заурчало. Организм напоминал, что хоть раз-то в день кушать нужно, чтобы не помереть от голода. Мужики разошлись по комнатам, игнорируя возмущенные возгласы хозяина, осмотрели все, потом вернулись в кухню снова.
— Все чисто, кажется, — констатировал факт Медведь.
— Хозяин, — Ярослав обратился к старику. — Разреши переночевать у тебя.
— Переночевать? Да где ж я вас всех размещать буду? На полу что ли?
— Да хоть и на полу. Мы не балованные.
— Ну, если на полу — то пожалуйста! — мужик разговаривал с Яром, но глаза его настойчиво прощупывали каждого, как будто чего-то искали. — А где же ваш доктор?
Вон, оно что! Сильно прижало-то! Судя по щеке перевязанной — зуб болит невыносимо.
— Я — доктор, — пришлось обратить на себя внимание, потому что меня из своего списка на должность врача, старик, видимо, вычеркнул сразу же, как увидел.
— Ты? Ты же баба!
Красавчик и Медведь расхохотались. Красавчик тут же спросил:
— Как ты определил-то, старик, что она баба? Сисек, вроде, не видать.
— А ты помелом-то своим не мели. Зачем так о бабе говоришь? Нехорошо. Глаза у нее добрые, не то что у тебя, дурака. Так ТЫ, девонька, доктором будешь?
— Да, я.