Любовь… Нелюбовь…

Здание лаборатории находилось в заднице мира! От конечной станции метро, потерявшейся между горделивыми рабочим и колхозницей, и пафосным зданием гостиницы «Космос» Машка долго шла пешком по узенькой улочке среди приземистых пятиэтажек и жутко натерла пятку. Ей пришлось резко снизить скорость, и, со от страха опоздать, она полезла через заросший полегшим прошлогодним бурьяном скверик. Очень быстро заблудилась, не понимая, как из него выбраться. Чертыхаясь про себя (вот ведь дура – послушала своего романтичного, явно морально устаревшего мужа и нацепила босоножки на высоком и неустойчивом, как зараза, каблуке), отплевываясь от вездесущего тополиного пуха, она с трудом

выбралась на какую-то детскую площадку. Платье прилипло к спине (напяленное по тому же дурному совету оно было мерзко -синтетическим и вызывало испарину при малейшем ускорении темпа), но особенно раздражали влажные ладони. Маша знала свой недостаток – нервишки шалили, чуть что – руки мокрые, да так, что оставляют следы на гладкой поверхности – не дай бог кто увидит. Поэтому, она чуть притормозила и устало опустилась на лавку. Достала из сумки скомканный тетрадный листок, расправила на коленке, всмотрелась. Эту схемку ей нарисовала Наталья – родительница (так странно Машкина мама-педагог называла матерей свои учеников) толстой бестолковой девчонки с двумя заячьими зубами, торчащими у нее изо рта почти под прямым углом. Девчонка была необыкновенно бестолковой, и Наталья была готова совершить любой подвиг, лишь бы Машкина мама продолжала тянуть этого кролика из класса в класс. А уж устроить на работу дочку учительницы в элитную лабораторию – это за милую душу… Вот и устроила!

Вчера, рисуя эту схему, Наталья быстро бубнила низким утробным шепотом, как уставшая пчела.

– Не опаздывай. Придешь – на вахте скажешь, от кого и записку отдашь. Поднимайся на второй, к директору не лезь, иди к заму. Они оба в курсе, но лучше к заму. Директор – человек из элиты, ты со своим колхозом на голове (Машка постриглась в районной парикмахерской и теперь была похожа на доярку, приехавшую на слет) не произведешь на него впечатления.

– А чего я должна на него впечатления производить? Я же не в публичный дом устраиваюсь, а в научное учреждение!

Машка злилась. Наталья со своими духами и туманами, шикарными длинными волосами и кошачьими глазами, украшавшими и так безукоризненно идеальное, хорошо накрашенное лицо, начала ее раздражать.

– Он задницу и сиськи не потребует предъявить?

Наталья посмотрела на Машку, как солдат на вошь, задержав взгляд пониже подбородка.

– Не заставит, не обольщайся. Он ведь не идиот интересоваться тем, чего нет.

«Вот зараза» – думала Машка, засовывая листок обратно во внутренний кармашек сумки, – «Прям Шехерезада засратая. Царевна Будур. Думает, раз сиськи козьи отрастила, ей все можно». Почему-то, вдруг захотелось развернуться, пробежать все эти улочки в обратном направлении и спрятаться в уютном метро. Не лежала у нее душа к этой работе. Ну вот, совсем. Какая из нее ученая? Глупость…

Прервав этот незатейливый внутренний монолог, Машка вздрогнула и остановилась, как лошадь перед препятствием. Прямо перед ней стояла старая пятиэтажка, неприметная среди пары высоток и огромных ясеней, и тополей. Она была длинная как небольшой поезд, серая от траченных временем кирпичей и очень депрессивная на вид. Казалось, что там, внутри – беспросветная, тюремная тощища. Но это был именно тот дом, к которому Машка так отчаянно пробиралась – номер и название улицы торчали прямо перед глазами на хорошо отмытой дождями табличке. Она! Лаборатория!

Уже с трудом ковыляя, Машка поднялась на крылечко, выложенное щербатыми бетонными плитами, и потянула тяжелую дверь на себя. Странная была дверь – как будто ее оторвали от какого-нибудь особняка, ну или там, старинного сталинского здания и пришпандорили к этому серому вагону. И она торчала среди одинаковых убогих окошек инородным телом. Ужас. В общем, вся эта история Машке конкретно не нравилась!

За дверью почти сразу начиналась лестница – самая обычная, с некрасивыми, грязноватого цвета

ступенями, но вот между дверью и лестницей сидел человек. Сидел он, конечно, не на полу, а на стуле в небольшой отгороженной комнатке, похожей на курятник. Человек высунул голову, сверкнул круглой, аккуратной плешью и уставился на Машку пронзительными, круглыми глазками без век.

– Вы куда, вас ждут, дама?

Машка хотела обернуться, поискать «даму», но поняла, что это ей. Она неуверенно протянула Куриному жителю записку от Натальи. Тот покрутил, поразглядывал, вроде даже понюхал, удовлетворенно кивнул и неожиданно тоненьким голоском кудахтнул.

– Второй этаж, двадцать восьмая комната, паспорт оставите мне, когда понадобится – спуститесь!

Обалдевшая Машка вжала плечи, сдала паспорт и поковыляла на второй этаж, стараясь не наступать на пятку.

Чуть передохнув на такой же, как и все здание, неприглядной лестничной клетке (да и запах здесь был противный – густой, странный, то ли химический, то ли утробный какой-то, звериный) Машка потянула на себя следующую дверь и, то, что вдруг открылось за ней, заставило вздрогнуть.

Коридор был шикарным. Мрамором отделанные стены, светлые тяжелые двери, красивый ковер на полу, картины в темных рамах. Светильники, то ли медные, то ли латунные – выгнутые подобно рогам экзотических животных светились таинственно, несмотря на дневное время. Машка медленно и осторожно стала пробираться по коридору, крадучись, сама от себя, обычно буйной девицы, такого не ожидая. Номер двадцать восемь был указан на резной табличке, прикрепленной на деревянной, светлого лака двери. Машка тихонько постучала и дверь вдруг распахнулась, чуть не сбив ее с ног…

Высоченная женщина неясного возраста, стройная, но, одновременно странно массивная, с кудрявыми, ослепительно белыми волосами возникла, как Алладин из лампы. Она посмотрела на Машку сверху вниз, криво усмехнулась краем полных оранжевых губ и дернула плечом.

– Мария Владимировна? Устраиваться на работу? Пройдите. Я доложу. Он в курсе.

Быстрым и тяжелым шагом, вбивая широкие ступни в пятнистый палас женщина скрылась за стеклянной перегородкой, которая отъехала, подобно дверям купе и тут же вернулась на место.

Машка неуверенно опустилась на резной деревянный стул, от которого у нее почему-то сразу замерзла попа.

Наконец, дверь отъехала снова, белокудрая дама вынырнула оттуда, проскакала козой к своему столу и ткнула длинным острым пальцем в сторону Машки.

– Пойдете через три минуты, говорить четко и по делу, бумажки свои разложить у него на столе в порядке временной очередности, давать ему в руки, когда он попросит. Если попросит. Потом пойдете к Заму, его кабинет напротив. Если пойдете. Оформление будет через три дня. Если будет. На работу выйдете через неделю. Если выйдете…

Эта белокурая Жаззи сказала столько раз «Если», что у Машки захлюпало в ушах и заболела голова. Ей очень хотелось отмахнуться от этой коровы, она бы так и сделала, но уже прошло три минуты, отведенные ей до входа ТУДА. Поэтому, она вскочила, схватила со стула свою папку и рывком проскочила за купейную дверь.

В кабинете было очень прохладно и полутемно. Опущенные шторы, пушистые ковры, высокие резные спинки стульев из темного дерева по периметру янтарно переливающихся стен, и огромный стол, покрытый сукном. Машке казалось, что она попала в какое-то старое кино, и из-за стола сейчас поднимется ей навстречу усатый сутулый человек во френче. Человек, действительно привстал, на его идеально выбритом лице, (насколько это можно было рассмотреть в полутьме) действительно темнели усики. Правда – не пышные и развесистые, как ей ожидалось, а аккуратные, черные, очень это лицо красившие. Человек был совсем не молодым, смотрел пытливо, чуть улыбаясь.