Любовь Носорога
Шрифт:
— Это, бл*, че такое? — проревел Паша, впираясь бешеным взглядом в Батю.
— Нашли, значит, — тихо сказал он. — Не кипишуй. Сейчас звонить будут.
И, как по заказу, завибрировал телефон. Паша взял трубку, а через мгновение едва не раскрошил ее в руках от ярости. Потому что голос говорящего он узнал бы из миллиона.
— Ну привет, Паха.
И, даже если бы не узнал… Так его называл только один челорвек, его друг детства, его самый близкий корешок, иуда Володя. Тот, кто сейчас в петушарне должен сидеть.
— Привет, Вовчик. Девочка моя у тебя?
— А то! Хорошая девочка. Мне понравилась.
— Дай ей трубочку.
— Зачем, Пах? Да и не может она говорить. Как раз отсасывает сейчас одному из моих ребят.
— Сука!!!! — Паша все же не сдержался, заорал, игнорируя знаки Бати, — Сука!!!! Я тебе яйца отрежу и псам скормлю!!!
— А ты не изменился, да? — рассмеялся Володя, — это хорошо. Ты же знаешь, где я, да? Если нет, то ищи. Чем дольше ты ищешь, тем больше х*ев твоя девочка обработает…
— Отпусти ее, Вов, — Паша скрипел зубами, силой заставляя себя не вслушиваться и не верить. Не дать себя вывести опять на бессмысленную ярость, — тебе же я нужен, зачем она тебе?
— Как зачем? А зачем вообще такие девочки нужны? Хорошая девочка, губки рабочие. Мне понравилось. Моим мальчикам тоже нравится, правда мальчики? Вот, они кивают. Ты, кстати, никогда ее на пару с кем-нибудь не пробовал? Зря… А то она кайфует от этого, я смотрю…
Батя все это время лихорадочно летал пальцами над экраном и наконец сунул Паше под нос карту. Рядом, совсем рядом. Паша кивнул, водитель получил задание и развернулся.
Не думать, не думать, не думать… Сосредоточиться на том, что будет. Не на том, что происходит сейчас, что там делают с его казачкой, с его маленькой чистой девочкой…
Вова продолжал изгаляться по телефону, получая кайф от расписывания того, что делают с Полиной. Паша слушал. И приказывал себе не заводиться. Не сходить с ума. И заводился. И сходил с ума. И чувствовал, как уже давно забытая разушающая ярость заливает через край, выносит мозг. Рядом Батя смотрел многозначительно, взглядом пытаясь урезонить, дать понять, что нельзя, что надо терпеть, что все потом.
А Носорог понимал, что все то время, когда он себя сдерживал, учился цивилизованно общаться, вести бизнес, работать, не быть зверем, все это улетело нахер в тартарары. Просто унеслось с воем в трубу. И осознавал, что, когда они приедут, из машины выпрыгнет не Павел Сергеевич Колосов, бизнесмен, учредитель, и тэдэ и тэпэ, а бешеный и безумный Носорог, который не будет слушать доводов разума, а просто, как берсерк, понесется вперед, ловя пули и насмехаясь над противниками. Потому что нельзя сначала дарить то, что дороже всего на свете, а потом забирать. Нельзя. Опасно это.
Когда они подлетели в большому бетонному ангару, Вова все еще говорил, все еще упивался своей властью. Рассказывал,
Вова говорил и говорил, Паша рычал в трубку под одобрительное кивание Бати, и заводил своего бывшего друга еще сильнее.
Вова замолчал только, когда двери ангара вылетели, протараненные на полном ходу геликом. Паша выскочил из машины, не дожидаясь остановки, и понесся вперед. Его охрана отстала, и только Батя, полностью подтверждая звание сторожевого пса, пыхтел рядом. Буквально одно взгляда хватило, чтоб понять, что Вова, как был пи**болом, так им и остался, и испытать облегчение. Потому что Полина сидела в углу, связанная, поцарапанная, с заклееным ртом, испуганно блестящими глазами, но явно целая и невредимая.
Двух левых парней, не особо сопротивляющихся, просто вынесло массой, Батя не церемонился совершенно. А Вова, оскалившись остатками зубов, совершенно на себя не похожий, страшный и полностью седой, поднял пистолет и выстрелил. Успел два раза. Вот только Паша ничего не почувствовал, с носорожьей скоростью и неотвратимостью надвигаясь на него. Прыгнул, сшиб и сдавил горло. И с огромным удовольствием смотрел в вылезающие из орбит глаза и синеющее лицо. Наверно, додавил бы, но Батя, кряхтя и зажимая кровавый бок, отпихнул его от бесчувственного тела.
— Иди девочку развязывай, Паш. Я сам тут. Полиция едет уже.
И Паша, пошатываясь, двинулся к Полине, с каждым шагом ускоряясь.
Она сидела в углу, испуганная, несчастная, смотрела на него огромными, полными слез глазами.
Паша первым делом снял с нее скотч. И поцеловал, облегченно и жарко, по привычке не обращая внимания на то, что причинает боль. Она ответила. Подалась к нему, застонала, плача все сильнее.
Паша оторвался от нее, прижал к себе, перетащил на колени, усаживаясь прямо на бетонный пол. Он что-то говорил, что-то шептал хриплым сорванным голосом. Прощения просил? Наверно, да. Потом подошел один из парней Бати и разрезал стяжку на руках Полины.
И Паша целовал красные следы на ее руках. Только теперь его отпускало. Только теперь приходило осознание произошедшего. Только теперь стало страшно. До ужаса, до тошноты. Он держал Полину крепко-крепко, и знал, что больше никогда никуда не отпустит. С*ка, пятьдесят человек поставит рядом с ней, но больше глаз с нее не сведет. Потому что осознание того, насколько она ему нужна, слишком дорого обошлось.
А потом земля в очередной раз загорелась геенной огненной. Потому что Полина, сидя у него на коленях, растирая руки и прислушиваясь к далекому вою сирен, тихо спросила: