Любовь одна
Шрифт:
Дункан смотрел на нее, не отрываясь. От этого странного взгляда сердце Дороти забилось чаще, ей вдруг стало трудно дышать. Неужели она и вправду представляется ему именно такой — хрупкой и нежной, как дрезденский фарфор?! Нет, не может такого быть! Потому что, будь это так, он бы никогда…
— А почему ты один? — с любопытством расспрашивал Уолтер Дункана. — Я слышал, ты появился в городе в сопровождении потрясающей молодой женщины.
— Это была Рейчел Уотермен, адвокат. Она работает в моей бостонской компании. Приехала со мной, чтобы помочь разобраться с проблемами, которые могли
Выходит, ничего ее тут не держало, ядовито отметила про себя Дороти. Но так ли это? Судя по тому, как эта Рейчел — с видом торжествующей собственницы — держала Дункана под руку в то утро на автостоянке, у нее была по крайней мере еще одна веская причина задержаться здесь.
Если бы Дороти сидела здесь не со своей семьей, а просто с кем-то из знакомых, она бы сумела найти предлог для ухода. Но сейчас уйти было никак не возможно.
Больше всего ей хотелось, чтобы Дункан ушел сам. Однако тот, похоже, уходить не собирался. Он завел нескончаемый разговор с родителями Дороти о своих планах касательно возрождения семейного бизнесу. К вящему раздражению девушки, Дункан старался и ее тоже втянуть в разговор. Но она отвечала на все вопросы односложно и едва ли не резко, замечая при этом, что мама с папой и брат поглядывают на нее с некоторым удивлением.
Официанты уже разносили еду. Дороти вздохнула было с облегчением. Но облегчение быстро улетучилось, когда Дункан спросил, обращаясь к ее матери:
— Вы не будете возражать, если я поем с вами? Я так давно ни с кем не общался из прежних знакомых.
— Конечно, ты лросто обязан остаться с нами, Дункан. — Мисрис Пресли просто сияла. — Я думаю, вам есть о чем поговорить с Дороти. Как-то вам все не везло. Когда бы ты ни приезжал, ее, как назло, не было в городе.
— Да, действительно не везло.
Дороти боялась взглянуть на Дункана. Он, наверное, уже давно понял, что она специально уезжала из города как раз в те дни, когда приезжал он. Общаясь со старым Эшби-Крос-сом, она загодя узнавала о приезде его внука. Дороти избегала встречи с ним. Вовсе не из-за того, что он когда-то задел ее самолюбие. Просто ей не хотелось лишний раз действовать Дункану на нервы. И еще она очень боялась. Боялась, что не справится с собой и поведет себя так же глупо, как и в то лето, когда ей было пятнадцать.
— Ну, ничего, — ласково проговорила мама. — Теперь ты вернулся насовсем, и у вас будет масса времени, чтобы пообщаться и поделиться новостями.
— Да… масса времени, — учтиво поддакнул Дункан и взглянул на Дороти, как ей показалось, с неприкрытой иронией. — Масса времени, но, как мне кажется, очень мало возможностей.
У Дороти напрочь пропал аппетит. И то немногое, что она все же сумела съесть, показалось ей совершенно безвкусным. Объяснялось это, судя по всему, принятыми лекарствами. Да и горло все еще болело… Дороти рассеянно ковырялась вилкой в тарелке и настойчиво убеждала себя, что отсутствие аппетита никак не могло быть связано с тем, что Дункан сидит за их столиком. Хоть тот и говорил, что давно не общался ни с кем из старых знакомых, к их столику постоянно подходили люди, чтобы обменяться с ним хотя бы парой слов. Так что от недостатка общения он явно не страдал.
Дороти была очень рада тому, что ее родные заранее решили уехать пораньше. Она себя чувствовала ужасно, несмотря на все принятые лекарства.
Торжество подходило к концу. Уже были вручены все подарки, провозглашены все тосты, произнесены все хвалебные речи. Дункан исправно хлопал в ладоши и поднимал свой бокал. И все это время Дороти сидела рядом с ним и чувствовала, как его рукав постоянно соприкасается с ее рукавом.
Мужчины пошли к буфету, чтобы взять порции праздничного торта и принести их к столу, а когда они вернулись… Дороти чувствовала себя полной дурой, но ей действительно казалось, что теперь стул Дункана стоит гораздо ближе к ней, чем раньше.
После ужина оркестр заиграл танцевальную музыку. Несмотря на боль в горле и ужасную ломоту в суставах, Дороти все-таки станцевала со своим крестным отцом и с братом. И неизбежно наступил момент, которого она так боялась. Дункан, будучи человеком воспитанным, счел своим долгом пригласить ее на танец. Ей конечно же не оставалось ничего другого, как только вежливо согласиться.
На протяжении всего вечера Дороти как-то ухитрялась избегать какого бы то ни было физического контакта с Дунканом. Даже бокал из его рук она взяла так, чтобы не коснуться пальцев Дункана. И сейчас, когда он обнял ее в танце, это прикосновение отозвалось во всем ее теле пронзительной сладкой дрожью.
— Ты дрожишь, — нахмурившись, заметил Дункан.
— Я что-то замерзла, — соврала Дороти.
— Здесь?! В такой духоте?! Неприкрытая насмешка в его голосе заставила девушку вызывающе вскинуть подбородок:
— А я простужена… если помнишь.
И тут его поведение резко переменилось. Дункан остановился посреди зала и, к несказанному изумлению Дороти, положил свою, прохладную руку на ее горячий лоб. Потом он нахмурился и заявил:
— У тебя температура. Тебе надо домой, в постель.
— У меня простуда, а не бубонная чума, — ядовито отозвалась она. — Но коли ты боишься заразиться…
— В чем дело, к чему это все? Скажи, Дороти, чего ты так боишься? Каждый раз, когда я пытаюсь с тобой общаться, ты меня избегаешь.
— А что тебя так удивляет? Прикажешь броситься тебе на шею…
— Да нет… зачем же бросаться на шею? Дороти смущенно замолчала, покраснела и закусила губу. Она сама нарвалась на грубость. Впрочем, чего еще можно ожидать, зная, как он к ней относится. Глаза защипало от слез. Она ужасно на себя разозлилась: с чего это, мол, я стала такой ранимой? Видно, из-за простуды.
Оркестр играл медленную романтическую мелодию, пары скользили по залу, мужчины обнимали своих партнерш. Когда-то одна только мысль о таком танце с Дунканом доставила бы Дороти пронзительное удовольствие — предвкушение того наслаждения, которое она испытает от прикосновения этого человека, от столь невинной, но все-таки близости с ним… А сейчас, когда мечта стала явью, Дороти настойчиво прилагала все усилия, чтобы держаться подальше от Дункана, чтобы никто — и он сам в первую очередь — не заметил того напряжения, в котором она пребывала.