Любовь, опять любовь
Шрифт:
— Вам дневники ее не слишком-то нравятся, верно?
Стивен даже рот приоткрыл. Очевидно, готовился непроизвольный вздох, но он овладел собой, не желая слишком непосредственного проявления эмоций. Резко поджал ноги, отвел глаза, Саре показалось, что он сейчас вскочит и убежит. Заставил себя посмотреть на нее — и в этот момент ей очень понравился. Она чувствовала себя с ним легко и свободно.
— Вы попали в точку. Верно… Верно, не нравятся. Когда я их читаю, ощущаю, что я где-то… снаружи. Как будто она захлопнула дверь перед моим носом…
— Что именно вас смущает?
— Мне не нравится
— Но и когда влюблен, рассудительность не отключается, так ведь? Рассудок не молчит. Обсуждает, осуждает…
— Что? Если б Жюли была счастлива, она никогда бы такого не написала. Все написанное ею — какая-то глухая защита, круговая самооборона.
Сара засмеялась. Он отказывался воспринимать самое интересное в Жюли.
— Смейтесь, смейтесь, — проворчал Стивен с мрачной улыбкой, но Сара видела, что смех ее его не оскорбляет. Может, даже нравится. Он как будто расслабился, почувствовал облегчение, словно после долгой задержки дыхания вновь получил возможность дышать. — Вы не понимаете, Сара… можно называть вас Сарой? Эти дневники — обвинительный документ.
— Но ведь не вас она обвиняет.
— Не знаю. Не уверен. Я об этом думаю, часто. Что бы сделал я? Может быть, она писала бы обо мне, как писала о Реми: «Я представляла для него все, о чем он мечтал, когда стремился перерасти свою семью, но в итоге оказался он не более, чем сумма его семьи».
— А для вас она представляет…? Бегство от реальности?
— Нет-нет. — Без колебаний, сразу. — Для меня Жюли Вэрон представляет — всё на свете.
Сара ощутила прилив уважения — вот это самоотдача. Вся она, начиная с лица, непроизвольно собралась в критическую точку, опустила глаза. Стивен пристально смотрел на нее, и она чувствовала этот взгляд — не глядя на него.
— Только не говорите мне, что не понимаете значения моих слов, — сказал он.
— Может быть… Может быть, я решила многое забыть.
— Почему? — живо спросил он, без всякого желания польстить. — Вы прекрасно выглядите.
— Я все ещенеплохо выгляжу, — поправила она. — Покаеще. И только. Любви я не знаю уже двадцать лет. Совсем недавно вдруг подумалось об этом. Двадцать лет.
Еще не договорив, Сара удивилась, что так свободно рассуждает об этомс только что встреченным совершенно посторонним человеком. Хотя она уже не считала его посторонним. Ни разу она не упоминала эту сугубо личную тему в разговорах с друзьями, с семьей — она считала своих театральных друзей своей семьей.
— И стоит ли весь этот абсурд воспоминаний? — усмехнулась Сара.
— Абсурд? — изумился он, якобы не понимая ее.
— Все эти ночные бдения, сверление глазами потолка, — продолжила она по памяти, вспоминая, что такое и вправду имело место. — Слава Господу, это не повторится. Старость приносит облегчение.
Пристальный взгляд Стивена заставил ее ощутить фальшь в своем голосе и смолкнуть. Сара покраснела — об этом сказала ей залившая лицо жаркая волна. Парень он видный… был, во всяком случае… лет двадцать назад. Она иронически улыбнулась и продолжила, дивясь своей отваге:
— Сейчас мне кажется, что я слишком часто влюблялась.
— Я бы не стал учитывать легкие воспаления.
— Может быть, вы правы, — рассмеялась она. В чем он прав? Наверняка Стивен почувствовал ее неискренность. — Но стоит ли предполагать, что все ощущают одно и то же? Может быть, для большинства «легкие воспаления» таковыми и являются. Гляжу я на иного такого влюбленного и думаю, что экстренная случка мигом сняла бы с него этот напряг. — Сара зафиксировала ожидаемый, даже запланированный ею в этом месте неодобрительный взгляд собеседника. Чего еще ожидать от старухи! Она может загнуть грубое словцо из современного лексикона и тут же превратиться в сюсюкающую добрую бабулю. Но с этим человеком, чувствовала Сара, она может ослабить самоконтроль.
— Вы приняли решение забыть и забыли, вот и все, — сказал он после паузы.
— Что ж, может, и так. Может быть, не хотелось помнить. Если мужчина был всем в моей жизни… Мне повезло в браке… Знаете, давайте перейдем к вашей пьесе, Стивен.
И она сделала вид, что не хочет касаться памяти о покойном муже.
— Хорошо. Но я не придаю ей такого уж серьезного значения. Можем о ней и забыть.
— Нет-нет. В ней много хорошего. Диалоги хороши. — Сара не льстила, не кривила душой. Диалоги у Стивена получились лучше, чем у нее, и теперь она поняла почему. — У вас Реми занял главное место. А куда делся Поль? Ведь именно с ним она сбежала во Францию.
— Реми — любовь ее жизни, Жюли сама об этом пишет.
— Но она всерьез принялась за записи, лишь когда Поль бросил ее. Отношения с Полем не оставили таких подробных следов в дневниках, только и всего. — Ему эти слова явно не пришлись по вкусу. — Вы себя идентифицируете с Реми. Чувствуете родство? Поместное дворянство?
— Ну, вроде того.
— И вы пренебрегаете сыном мастера-печатника. Жюли и Робер встретились лишь однажды, обменялись лишь взглядами, и, цитирую: «Если тебе везет на невозможности, умей это увидеть». И после этого Жюли покончила с собой. Мне кажется, что сын печатника мог бы стать не менее важным персонажем, чем Реми.
— Похоже, вы хотите сделать из нее вертихвостку, то и дело влюбляющуюся во всех по очереди.
Саре показалось, что она ослышалась.
— Скольких женщин вы любили?
Теперь ей показалось, что то же самое почудилось и ему.
— Не вижу смысла в применении двойной шкалы ценностей.
Они скрестили взгляды, полные взаимной неприязни — и рассмеялись.
— Я любил лишь одну женщину.
Сара ожидала, что он вспомнит о жене — он был женат — или еще о какой-нибудь современнице, но нет, Стивен снова имел в виду Жюли.
— Теперь моя очередь утверждать, что вы забыли, — сказала Сара. — Но не в этом дело. Банально звучит, но искусство — одно, а жизнь — совсем другое» Вы этого как будто не замечаете. Если верить вам, то главное занятие Жюли в жизни — любовь, влюбленность.
— А разве не так?
— Да, она много любила. Но не это главное в ее жизни. Кроме того, не пойдет в наши дни пьеса о женщине, брошенной двумя любовниками и покончившей с собой. Публику не интересует романтическая героиня.