Любовь, опять любовь
Шрифт:
— Не обращайте внимания. Элизабет заблуждается. Если бы она спросила…
— О, это даже комплимент, — улыбнулась Сара.
Он нерешительно взял ее за локоть. С одной стороны, жест обладания, но чувствовалось, что при малейшем намеке на неуместность этого жеста он незамедлительно так же мягко и плавно руку уберет. Мир театра к такой нерешительности не приучен. Сара засмеялась, обняла Стивена и расцеловала в обе щеки, мгновенно покрасневшие.
— Сара, я очень рад видеть вас здесь. Не подумайте, что это пустые слова.
С чего бы она так подумала!
Очевидно, он все
Стивен выразил надежду, что она, Сара, и вся труппа не подведут Элизабет, отдавшую столь много сил организации мероприятия. Она через друзей-художников в Париже договорилась о выставке живописи Жюли, она же пригласила телевизионщиков. Он всячески превозносил щедрость Элизабет.
Стивен и Сара ступили на траву между двумя стенами буковых зарослей, заявляющих здоровой зеленью, что выдержат они долгую зиму, морозы, бури, все невзгоды, ниспосланные матерью-природой, не поступившись листиком единым. Живая изгородь из бука — беспафосный символ надежности.
— Элизабет всегда была щедрой, — повторил Стивен, как бы призывая Сару отреагировать.
— Как она относится к вашей паре?.. К вам с Жюли? — задала Сара совершенно, как она сразу поняла, лишний вопрос. Ведь он на этот вопрос уже ответил. Действительно, на лице Стивена отразилось разочарование, он выпустил ее руку. Сара, в свою очередь разочарованная, настаивала: — Ведь можно же ревновать к… — «к покойнице» звучало бы неоправданно резко, — …к призраку? — «Призрак» — глупо, нелепо, невыразительно… но безвредно.
— Полагаю, это для нее слишком иррационально.
Еще десяток шагов сквозь душный букет запахов, вызвавших в памяти Сары букет реминисценций.
— Попробуй-ка потягаться с… покойницей. — Нелегко далось ей это слово.
Стивен остановился и повернулся к ней.
— По вашему тону можно заподозрить, что понятие ревности вам знакомо по опыту.
— Неужто? Что ж… — Саре показалось, что собственный голос подвел ее, она смутилась. Его глаза, зеленые, но на таком близком расстоянии похожие на срез оливины, испещренный черными и серыми вкраплениями, сосредоточились на ее лице. Сара усмехнулась, попыталась рассмеяться. — Помню, как я себе приказывала: «Все. Хватит. Больше никогда. Никакой ревности». — Она чувствовала, как в голосе проснулась обида.
— Значит, вы тоже щедрая женщина?
— Считайте это щедростью, если желаете. Я называла это самосохранением. Знаю наверняка… интересно, что еще не успела забыть, столько лет прошло… Ревность может погубить. — Она хотела придать голосу насмешливость — не получилось.
— И вы сказали ему, кем бы он ни был: «Развлекайся, милое дитя, благословляю тебя на твои милые забавы; связь наша слишком сильна, ничто не сможет разрушить узы нашего брака…»
— Не брака. Это было позже. И никогда я никому не предлагала «развлекаться». Напротив. Конец. Сразу и бесповоротно. —
— Чего? — Стивен сжал ее локти своими большими, сильными ладонями. Сила его рук подействовала на память.
В его удивительных глазах она прочитала не любопытство, а беспокойство.
Сара ощутила внутренний конфликт. Желание успокоить, исцелить — ибо она увидела в глазах его призыв, потребность в утешении — столкнулось со своими собственными потребностями, и они оказались сильнее.
— Гордость! — И сама удивилась резкости этого слова, удивилась тому, что прошлое ее покидает подвалы памяти. — Конечно же, гордость. Не думаете же вы, что я стала бы удерживать мужчину, который возжелал кого-то еще.
Это произнесла не Сара, не нынешняя Сара. Эти слова вылетели у Сары минувших дней. Нынешней Саре все неудобнее становилось противостояние, локти ныли в тисках сильных рук, лицо горело под пристальным взглядом испытующих глаз.
— Вы говорите как женщина, которой вы определенно не желаете быть… или казаться.
— Какая?
— Как женщина, живущая любовью. Женщина, занимающая определенную позицию в вопросах любви.
— Что ж, — она снова безуспешно попыталась изобразить юмор, — что-то всплывает из безвозвратно ушедшего прошлого. — Сара хотела отвернуться, пойти дальше, но Стивен не отпустил ее.
— Погодите. Вы все время убегаете.
— Эх-х… Давно все забыто… Ну, ладно, слушайте. Помните в записях Жюли?.. Впрочем, вам ее дневники не по нраву. Так вот, когда она размышляет о предстоящем браке с печатником, она записывает такие строки: «Неизбежно настанет ночь, когда я пойму, что не меня, не Жюли обнимает он, а жену аптекаря, а дочку фермера, которая принесла куриные яйца. Лучше умереть».И она умерла. — В голосе Сары звучал вызов. — Незрелая девушка наша Жюли. Зрелая дама знает, что муж ее трахается с аптекаршей или с водителыпей фермерского фургона, доставляющего яйца к завтраку, и считает, что ничего особенного не происходит, дело-то житейское!
— И наоборот, — улыбнулся он. — Муж знает, что держится за конюха, потому что жена еще тепла от объятий на сеновале конюшни…
— Это ваше… его дело.
— Ну-ну-ну. — Стивен вздохнул с каким-то сардоническим облегчением и выпустил наконец ее локти. Они двинулись далее, дыша цветами и листьями. — А ваш брак? Меня, честно говоря, мучает любопытство. Как там?.. Развлекайся, милое дитя, под моим благосклонным взором… — выпалил он это беззлобно, сопроводив слова скептическим хохотком и дружеским взглядом.
Она боролась с собой, пытаясь стать Сарой, благосклонно взирающей на все, в том числе и на самого Стивена.
— Так тянулось десять лет. Потом он умер. — Кажется, прежнюю, молодую Сару удалось оттеснить в дальний угол. — Своими любовными достижениями в последующий период я, кажется, особенно похвалиться не могу. Ток и осталась незрелой. Взывала к разуму — он не слушал. А зря: вдова с двумя детьми должна бы присмотреть какого-никакого эрзац-родителя.
Стивен фыркнул.