Любовь оживает в саду под зимними вишнями

Панченко Юлия Анатольевна

– Скажет, - сглотнула Ника и повернулась к нему. – Теперь точно скажет.

И Вера сказала. Через неделю – тоже на эмоциях, обращаясь непосредственно к Марку. Он тогда подошел к малышке, взял на руки, заглянул в ясные глаза и сказал:

– Да, я папа. Не Марк и не дядюшка. Папа.

Договорились? – Дождался серьезного кивка, щелкнул невесомо по курносому носику и почувствовал, что в глазах запекло.

Еще через месяц, когда на город наступал капризный сентябрь, произошло очередное событие в жизни Ники.

Она заканчивала перевод, устало терла глаза и опечатывалась на каждом слове, когда родные шумно ввалились в квартиру. Марк с Верой вернулись с прогулки довольные, с липкими пальцами от сладкой ваты. Решив выпить чаю и поприветствовать гулен, Ника выбралась из кабинета. Успела увидеть, как заботливо Марк снимает сандалии с ножек дочки, хотя она уже давным-давно умела разуваться сама. Мелкая крикнула «привет, мам» и убежала к себе – играть с новым пони, почему-то фиолетовым, зажатым подмышкой.

– Балуешь ее, - заметила Марку и поцеловала в терпко пахнущую щеку.

– Совсем нет, - приобнял Нику, уткнулся носом в макушку.

Прошли на кухню в обнимку, а потом Марк внезапно посерьезнел.

– Ника, обрати внимание, - дождался, пока она обернется, отвлечется от рассматривания чайных жестяных банок. – Я не знаю, как это делается по-человечески, поэтому просто скажу, что думаю и баста, - на этих словах Ника разволновалась, кивнула, соглашаясь слушать, а Марк продолжил:

– Я возле тебя сердцем отогрелся. Полюбил, наверное, сразу, как увидел – даже тогда – в обнищавшем городишке ты потрясающе красивая была, гордая, хоть и печальная безмерно. А как заглянул в глаза с погибающими от тоски, чертями, так и вовсе пропал.

Ты помогла мне выкарабкаться – неосознанно, интуитивно. С каждым словом ласковым твоим, с каждым прикосновением – оживал. Думаешь, не видел, как тяжело тебе приходилось по первости? Как долго ты примирялась с тем, что я – враг, что убийца. Видел. Все замечал. Но ты смогла – постепенно привыкла, освоилась. Приняла меня. А потом и полюбила, - Марк сделал паузу, заметив, что Ника плачет. Притянул к себе за плечи, сжал их крепко.
– Потерпи, еще чуть-чуть осталось. Доскажу, вместе поревем. Ника, Лисичка моя золотоволосая, я хочу сказать, что благодарен тебе за все – за то, что поверила мне, за то, что смогла полюбить. А еще я очень хочу, чтобы ты стала моей женой – пожалуйста, не откажи.

Ника расплакалась в голос – так тронута была, от того как искренне говорил он, не отрываясь в глаза смотрел, и крепко держал за плечи. Она не стала заглядывать в бархатную коробочку, которую Марк достал из кармана, просто бросилась ему на шею. Трясло всю от эмоций, от счастья бушевавшего.

– Это да, милая? – Марк ласково провел по волосам рукой.

– Абсолютное, - всхлипнула и уткнулась лбом в его надежное плечо.

Уже засыпая, после длительного, тягуче-сладкого наслаждения друг другом, Ника спросила:

– Они ожили?

– Я так и не научился следить за ходом твоей мысли, милая. Надеюсь, это случится немножко позже. Кто должен был восстать из мертвых?

– Черти мои, прежде тонувшие в печали. Они ожили?

Марк приподнялся на локте, задумчиво заглянул ей в глаза.

– Не уверен, те ли это рогатые, или уже подрастающее поколение, но могу поклясться – один из них мне только что язык показал.