Любовь первого Романова
Шрифт:
– Нет, не хочу, – сказала Марья, – в другой раз.
– Как же развеять тоску? Позвать в крестовую четчика? Пусть почитает Великие Четьи-Минеи.
Марья только вздохнула. Михаил Федорович предложил другое развлечение:
– Кликнуть старуху-сказочницу… Пусть расскажет из божественного… Про святых угодников…
Марья обернулась к Милюковой, стоявшей в дальнем углу палаты, опустив очи, как подобает скромной боярышне.
– Эй, Машка! Хочешь послушать про мученика Василиска?
Милюкова вздрогнула как кобыла, ужаленная слепнем в самое нежное место. Великий государь совсем растерялся. Он не знал, что придумать.
– Не хочешь про угодников Божьих? Про что же хочешь послушать?
– Про что?.. Не знаю… Послушала бы про заморские страны. Как там живут, какие у них нравы и обычаи.
– Занятно! – кивнул головой Михаил Федорович. – Только кого кликнуть? Из Посольского разве? Подьячий Сукин в заморских краях бывал.
Марья скривилась при одном упоминании Сукина. Дьяки и подьячие Посольского приказа хитрые и двуличные, как на подбор. Марья убедилась, что их бесполезно расспрашивать о чужих краях. Молчат, словно опасаются выдать посольские тайны. Недавно Марья беседовала с дьяком Семеном Заборовским, который распоряжался казнью воренка. За эту ли или иные заслуги с Заборовского сняли опалу и вернули в Посольский приказ. Марья спросила дьяка, можно ли ей поговорить с иноземными послами. Заборовский отвечал:
– Послов к супруге великого государя и к царицам никогда не допускают. А буде иноземный посол попросится повидать великую государыню, ему против той просьбы дают ответ, что государыня ныне хворает и никого не принимает.
– Отчего так говорят? – не унималась Марья.
– Государыня, в Московском государстве женский пол неученый, породным разумом простоват и на посольские отговоры несмышлен и стыдлив, понеже от младенческих лет живет в тайных покоях и опричь самых ближних родственников иных людей не видит.
– Выходит, не видать мне иноземных послов как своих ушей?
Посольский дьяк оглянулся за спину, еще ниже склонился и шепнул еле слышным голосом:
– Для того, государыня, устроена потайная комната над Святыми сенями.
Святые сени, расписанные нравоучительными притчами из Святого Писания, были преддверием Грановитой палаты, в которой принимали послов. Из разговора с посольским дьяком Марья узнала, что скоро предстоит прием сибирского царевича и касимовского царя. В день приема она велела отвести ее в потайное помещение над сенями. Тайная комната была обита плотной стеганой тканью, пол покрыт толстым войлоком. В стене устроено маленькое смотрительное отверстие, выходящее под своды Грановитой палаты. Отверстие было забрано железными прутьями, столь частыми, что из самой палаты невозможно было определить, сидит ли кто-то за смотрительной решеткой.
Сибирский царевич Мотла Кучумович был одним из семидесяти сыновей последнего сибирского царя Кучума. Сибирская земля покорилась русскими и большинство кучумовичей кормилось государевым жалованием. Кучумовичи почитались царевичами, но их, конечно, не равняли с иноземными королями, шахами и султанами. Сие подчеркивалось чином встречи.
Самых важных и почетных гостей, например иноземных послов, встречали тремя встречами. Менее важных – двумя, а посланников и гонцов – только одной. Сибирского царевича Мотлу Кучумовича и касимовского царя Араслана Алеевича встречали средним чином. Первой встречей на Красное крыльцо выходил князь Федор княж Иванов сын Мерин-Волконский, а второй встречей в Святых сенях встречал Петр Петров сын Головин. Красное крыльцо было заполнено служилыми людьми младших разрядов, которые стояли на ступенях лестницы в богатых одеждах, выдаваемых на время приема из царской казны. Даже подьячие в этот день щеголяли в цветном платье, а жильцам выдавали бархатные и объяринные терлики и золотные шапки.
Прильнув к смотрительной решетке, Марья смотрела на Мишу, восседавшего на троне у угловой стены. Она переживала, не смутится ли он. Ведь к нему в полной мере могли быть приложены слова дьяка: «на посольские отговоры несмышлен и стыдлив». Но Миша держался молодцом, видать, пообвык. Правда, речи держали ближние люди. Государю надобно было лишь восседать в парчовом одеянии, в бармах, облегающих его узкие плечи, и в шапке Мономаха на голове. Рядом с царским местом стояли четверо рынд, одетых в одинаковое платье из серебряной ткани с большими серебряными пуговицами. На головах рынд красовались высокие шапки белого бархата, на ногах – белые подкованные сапоги. Каждый держал на плече серебряную секиру.
Прием оказался на редкость скучным. Длинные речи состояли из многократного повторения вопросов о здравии государя и обстоятельных ответов, что государь божьей милостью жив и здоров. Устав от пустопорожних посольских речей, Марья принялась разглядеть роспись на стенах. Грановитая палата была заново расписана при царе Федоре Иоанновиче. На стене в ряд восседали великие князья Московские и Владимирские, государи и цари всея Руси. Последним в ряду был писан сам царь Федор Иоаннович, удивительно похожий на Мишу кротким и покорным выражением лица. Царь восседал на троне в драгоценном венце, а рядом с ним стоял его шурин Борис Годунов. Правителя изобразили в боярской шапке-мурманке, но уже в золотых царственных одеяниях. Казалось, он с с хитрой усмешкой поглядывает на царский трон.
Чего-чего, а кротости и терпения Мише было не занимать. Он легко выдерживал не только посольские приемы, но и покорно сносил капризы невесты. Приметив, что невеста не хочет слышать о дьяках и подьячих Посольского приказа, государь предложил:
– Али из иноземцев кого кликнуть? Дохтур Бильс недавно приехал. Голландской земли немчин. За большие деньги выписан для сохранения нашего царева здравия. Сказывают, он прямой дохтур. Лекарскому делу учен и навычен и о том свидетельские грамоты имеет.
Марья просияла. Вот это дело! Голландской земли немчин! Весь свет объездил, все науки превзошел.
– Буду рада послушать дохтура! – воскликнула она.
От былой тоски не осталась и следа. Однако великий государь выглядел озадаченным. Он уже раскаивался, что предложил позвать немца. Добро, если удастся потешить закручинившуюся невесту. Но что скажут матушка и бояре?
– Прилично ли будет дохтуру беседовать с царицей? – засомневался Михаил Федорович. – Он хоть и добрый дохтур, а все же еретик люторской веры.
– Нам с ним детей не крестить. Только послушаем его рассказы. А чтобы не было пересудов, надобно притвориться, будто я захворала… Вот дохтур и потребовался.
– Боязно… матушка прознает… грех обманывать да еще в постный день.
– Как великому государю будет угодно!
Марью охватила досада. Опять нельзя! Что за жизнь! Но Михаил Федорович, увидев недовольство невесты, отбросил последние сомнения:
– Эй! Кто там из стольников? Позвать дохтура Бильса!