Любовь первого Романова
Шрифт:
– Курам на смех! – прыснула Милюкова. – Какой остолоп будет покупать золу? Будто у немцев нет своей золы?
– Высокородная фрейлина не знакома с голландским цветоводством. В моей родной стране выращивают замечательные тюльпаны, которым нужно удобрение.
– Да что вы с ними делаете, тюльпанами? Похлебку варите? Как у нас в голодные годы из лебеды?
– О, нет! Цветы предназначены только для того, чтобы любоваться ими. Они для красоты. Ни для чего иного.
– Вот дурные немцы! – всплеснула руками Милюкова.
– Погоди! – остановила ее Марья. – Насчет кораблей. Кто научит их строить?
– Можно выписать нескольких опытных баасов из Голландии. Или отобрать две-три дюжины юношей доброго нрава и прилежания для посылки за границу. В Саардаме или в Амстердаме их могли бы обучить корабельному делу. Надеюсь, за эту великую услугу Ваше Величество даровало бы Голландской Ост-Индской компании такие же привилегии, какие имеет Московская английская компания.
– Бабушка рассказывала, что при Борисе Годунове дворянских детей послали учиться за границу, – вспомнила Марья. – Правда, никто не вернулся, сгинули на чужбине, – тихонько добавила она.
– То-то и оно! – подхватил Михаил Федорович. – Нет уж! Зачем ехать в заморские страны? Где родился, там и пригодился.
– Вашему Величеству достаточно выписать добрых учителей из Голландии и устроить школы в Москве или Архангельске. Юношей обучат математике, механике, навигации – всему, что необходимо для кораблестроения и кораблевождения. В будущем я уверен, что под просвещенным покровительством Вашего Царского Величества или, быть может, ваших царственных потомков в Москве будет устроен университет, коими славятся многие европейские столицы. Там будут изучать не ремесло, коим в сущности является мореплавание, а высокие науки – философию, медицину. Ваш скромный слуга учился в университете и до сих пор с удовольствием вспоминает студенческую жизнь, ученые диспуты и чтение трудов великих мыслителей древности.
– Девицы там тоже учатся? – полюбопытствовала Марья.
– Нет, женщинам строго воспрещен доступ на территорию университета, дабы не отвлекать юношей от усердного штудирования наук. Молодые девушки воспитываются дома добронравию, искусству и музыке. Воспитанная жена – великое счастье для супруга, она помогает ему во всех делах, встречает его на пороге дома с приветливой улыбкой на устах, развлекает его гостей.
– Разве в голландской земле женам дозволено выходить к гостям?
– И женам и дочерям. Они не скрываются от чужих взоров. По определенным дням благородные люди съезжаются на ассамблеи. Это как русские пиры. Но на ассамблеях не столько едят и пьют, сколько развлекаются настольными играми и танцами. Женщины участвуют в ассамблеях наравне с мужчинами. Не считается чем-то зазорным, если кавалер учтиво пригласит даму на танец. Конечно, под бдительным присмотром супруга или отца.
– Девки пляшут с мужиками! Вот срамота!.. Хотя весело, наверное… Нет, срамота! – решительно отрезала Милюкова.
– Не надобно нам такого! – замахал руками Михаил Федорович. – Не бывать такому вертепу! Корабли – не знаю, можно с боярами потолковать. Ассамблеев не надобно, и матушка не дозволит. Благодарю тебя, дохтур. Ты потешил нас! Только про ассамблеи не надо.
– Ваше Величество, вам лучше знать, что пригодно для вашей страны. В Голландии одни обычаи, в Московии другие. Остается надеяться, что просвещение сблизит нравы. Был счастлив развлечь Ваше Величество и вашу царственную невесту. Но прежде чем откланяться, не сочтите за дерзость обратиться к вам с великой просьбой.
– Что такое? Деревеньку просишь с крестьянами?
– О нет, Ваше Величество. Радею не за себя, а за всю просвещенную Европу. Признаюсь, одной из главных причин, побудивших меня согласиться на службу в далекой Московии, было желание найти таинственную Либерию, или библиотеку кайзера Иоанна Грозного, прозванного за свою жестокость Васильевичем.
Милюкова прыснула в кулак. Марья дернула ее за косу – «Не мешай!». Доктор Бильс продолжал, не заметив своей оплошности:
– Я читал о Либерии в «Ливонской хронике» пастора Иоганна Вестермана из Дерпта, который был пленен русскими в Ливонскую войну. Кайзер Иоанн Васильевич вопреки своему прозвищу был очень любезен и милостив с пастором, видя в нем человека большой учености. Его доверие простерлось до таких пределов, что однажды кайзер любезно пригласил пастора и нескольких пленных немцев осмотреть сокровища, которые хранились в двух сводчатых палатах, устроенных в подземелье близ царских покоев. Я выписал имена русских вельмож, которые, по свидетельству пастора Вестермана, присутствовали при осмотре.
Бильс зашуршал какой-то бумажкой, потом прочитал, спотыкаясь на сложных для иностранца именах и делая смешные ударения:
– Диак Андреас Щел… ка… лофф, Иоанн Виско… ватофф и Никита Фу…у…никофф. Эти господа провели пастора в подземелье, уставленное дубовыми сундуками. Пастор Вестерман подумал, что в сундуках золото и драгоценные камни. Однако сундуки оказались доверху наполнены греческими и латинскими книгами. Никто не знает, откуда взялись книги. Дьяки сказали, что их якобы подарил Константинопольский патриарх, когда русские приняли христианство. Но сам пастор решил, что эти книги являются частью приданного Зои Палеолог, дочери деспота Мореи и племянницы византийского императора. Вероятно, библиотека была вывезена из Константинополя перед взятием этого города турками. Семья Палеологов сумела скрыть их в Риме от глаз жадных католических прелатов, а потом переправила в Московию. Вестерману предложили перевести некоторые книги, пообещав достойное содержание и писцов в помощники. Но пастор и его спутники рассудили, что, окончив одну книгу, им должно будет начинать перевод другой, так что этой работе не будет конца до самой смерти их. Поэтому они отговорились, что недостаточно сведущи в древних языках, и были отпущены с миром. Впрочем, Вестерману удалось осмотреть некоторые фолианты и потом воспроизвести по памяти их названия. Даже краткий перечень книг повергает в священный трепет.
Судя по голосу, Бильс разволновался. Его латинская речь звучала с надрывом.
– Только представьте себе! На тончайшем пергаменте в золотых переплетах были Ливиевы истории, Цицеронова книга о государстве, Светониевы истории о цезарях, Тацитовы истории. А сверх того – Аристофановы комедии и Гефестионова географика.
Михаил Федорович зевнул. Тут только доктор заметил, что никто не разделяет его восторгов. Балсырь переводил по-прежнему монотонно, царь смотрел в окошко, прикрыв рукой рот.