Любовь по Цикенбауму
Шрифт:
Изящество
– Ты что охренел, писать такое?! – закричал на меня Цикенбаум…
Я даже разволновался как-то и попросил у него от неожиданности прощения…
И Цикенбаум меня простил… Мы опять пили с ним водку у Оки и думали о судьбах человечества… Но главным образом, о девах, которые снова нас страстно зазывали то в волны Оки, то в заросли ив на берегу, но мы пили водку и рассуждали…
Нам очень нравилось пить и рассуждать особенно ночью в мерцании звезд и сиянии луны, висящими над
– А погодка-то не подкачала, звезды на небе! – заулыбался Цикуенбаум… – Да, Арнольд Давыдыч! – А может там тоже какая-то жизнь?! – задумался Цикенбаум…
– Да, Арнольд Давыдыч!
– И охота тебе мне поддакивать?!
– Да, Арнольд Давыдыч!
– Лучше полюби их! – и Цикенбаум махнул кукой на животрепещущих от наших взглядов дев…
– А за что их любить, Арнольд Давыдыч?!
– Как за что?! – удивился профессор, – за их красоту, нежность, изящество наконец! А в чем их изящество?!
– Их изящество в их трепете, волнении тела и души, это как волны аромата и музыки, – и Цикенбаум зажмурил от счастья глаза и даже заплакал, а через мгновение он уже скрылся в тьме ночи и в волнах Оки с кучей сладострастных дев…
А я опять задумался о судьбах мира, пока меня не обняла прелестная дева, и когда я вдруг почувствовал ее изящество, я понял, что хотел мне сказать Цикенбаум, и сам тоже здорово расплакался… Любите друг друга, особенно за трепет, волнение и это самое бесценное и дорогое изящество… Аминь!…
Невозможность вечно любить
– Что ты делаешь? – закричал на меня Цикенбаум…
– Дев пересчитываю, Арнольд Давыдыч, – робея и краснея, прошептал я…
– А почему?
– Ну, я, вроде как, метафизическое удовольствие испытываю, ведь столько дев вас любит, Арнольд Давыдыч, – еще больше краснея, прошептал я…
– Любит-то любит, – вздохнул Цикенбаум, наливая себе и мне в стаканчики водку, – но почему-то одна заблудшая овца из стада обязательно к тебе сбежать норовит!
– Но ведь только одна, – улыбнулся я…
– И одна и та же Стелла! – с огорчением вздохнул Цикенбаум…
– Но она ведь любит меня, Арнольд Давыдыч, – и я тут же обнял прилегшую ко мне Стеллу, а Цикенбаума облепили со всех сторон его хмельные и сладострастные девы…
– И за что ты его любишь?! – спросил у Стеллы Цикенбаум…
– Потому что так получилось, Арнольд Давыдыч, – вздохнула сочувственно Стелла…
– И потом, Арнольд Давыдыч, вас, вон сколько любит, – еще сочувственнее вздохнул я, выпивая водку…
– Да уж, – вздохнул Цикенбаум, тоже выпивая водку…
– Кажется, в этом есть какой-то смысл, – минутой спустя, заметил он, приобняв сразу двух дев… Третья села ему на закорки и целовала его кудри…
– А вот, вас, Арнольд Давыдыч, почему сразу так много любят?! – поинтересовался я…
– Потому что я гениальный, – вздохнул еще глубже Цикенбаум, прижимая к себе то одну, то другую деву…
– Но я же люблю его, а не вас?! – с вызовом крикнула Стелла…
– Это загадка, – вздохнул Цикенбаум, – а в природе очень много странных и причудливых загадок! Я, к примеру, знал одного красавца, который был влюблен в горбунью!
– И что же он с ней делал?! – спросили мы со Стеллой хором…
– Все, что угодно! – улыбнулся Цикенбаум…
– Так это были вы?! – вдруг закричали со всех сторон ошеломленные девы…
– Ну, не совсем я! – стушевался Цикенбаум, – просто я очень хорошо знал этого человека!
– А мы не верим! – закричали девы и неожиданно набросились на бедного Арнольда Давыдыча, который, впрочем, очень скоро их всех успокоил своими нежными ласками и поцелуями, легкими поглаживаниями и пощипываниями он мгновенно творил чудеса, и все они от него очень быстро сходили с ума, за исключением моей дорогой Стеллы, которая одна была влюблена в меня по самым загадочным причинам…
– Итак, красавец влюбился в горбунью, – через минуту продолжил свой рассказ Цикенбаум, – а потом даже женился на ней… И это еще одна загадка природы!
– А с чем вы это связываете, Арнольд Давыдыч?! – спросила Стелла…
– Любовь зла, полюбишь и козла! – рассмеялся Цикенбаум…
– Очень грубо и не смешно! – возмутилась Стелла…
– Молчи, несчастная! – закричали на нее со всех сторон уже изрядно возбужденные Цикенбаумом девы…
– Но-но, не мешайте мне вести диалог! – заступился за Стеллу Цикенбаум, – извините, я действительно был груб, – извинился он перед Стеллой, – я думаю, это связано с тем, что вы полюбили его, а не меня! Это ревность!
– Но у вас столько дев, куда вам еще?! – улыбнулась Стелла…
– Я и сам не знаю, куда?! – вздохнул, краснея, Цикенбаум, – но я такой ранимый, и такой нежный…
– Да уж, – вздохнул я, еще крепче прижимая к себе Стеллу…
– Заметьте, что он тоже ревнует, – улыбнулся Цикенбаум Стелле…
– Все вы мужики – собственники, – вздохнули хором девы и тут же рассмеялись…
А потом потащили орущего и отбивающегося от них Цикенбаума в Оку, а мы со Стеллой уединились в зарослях ивы и камышей…
– И почему у тебя такое печальное имя, Стелла?! Ведь стелла – это памятник, память по усопшим?! – спросил я, уже проникнув в ее лоно…
– Наверное, чтоб ты помнил о Смерти, даже проникая в меня, – прошептала Стелла, и мы сразу же забылись сладким сном в страстных объятьях, целуя друг друга, порою даже рыдая, мы хотели не просто ощутить себя, но и всю Вселенную, распустившую перед нами со звездами и с рекой свою извечную загадку, в которой столько скрывалось жизней и страстей, что было невозможно понять, почему мы так отчаянно цепляемся друг за друга, проникаем друг в друга и плачем о том, что не можем вечно любить?!…