Любовь по порядку
Шрифт:
— Лады, Костя, — сквозь зубы процедила я. — А теперь извините, аудиенция окончена. Спешу дальше.
У выхода я имела глупость оглянуться. Он, видимо, только этого и ждал. На его устах играла самодовольная улыбка. Я села в машину. В животе заурчало. Две чашки пустого кофе, выпитого на голодный желудок, давали о себе знать. Надо бы где-нибудь пообедать, да времени не осталось, все на проклятого сценариста убила! Между прочим, за кофе сама расплатилась. Этот тип даже поползновений не сделал. Ну, вроде включите в мой счет. Куда там! Хорошо, я еще ничего серьезней не заказала. Сидеть и жевать, когда перед тобой пьют одну минеральную воду, противно. Кусок в горло не полезет. Главное, сам меня зазвал!
Что может быть слаще субботнего утра, когда позади все рабочие проблемы, а впереди два свободных дня! И не просто свободных. Два дня наедине с любимым человеком, с которым и встречаешься не каждую неделю. Никуда не торопиться. Не взглядывать каждые двадцать минут на часы. Не прислушиваться со страхом к каждому шороху на лестнице, боясь, как бы кто-нибудь из хозяев не вернулся раньше условленного времени. Не ежиться под косыми взглядами персонала гостиницы, когда снимаешь номер меньше чем на сутки. Они нюхом чуют адюльтер, сколь бы вы прилично ни выглядели!
Мы ехали в моей машине. Свою Игорь оставил на платной стоянке, ибо для семьи убыл в командировку. Он туда действительно собирался, но лишь в воскресенье вечером, и по дороге обратно я должна была завести его на вокзал. Вот молодец! Урвал для нас выходные. А Альбина еще говорит, что он не старается! Нет, он любит меня и, так же как я, жаждет встреч!
Своему папе я совершенно честно сообщила, что еду на дачу к Альке оценивать результаты ее ремонта. Это была чистая правда, за исключением одной детальки. Утаила, что самой Алевтины там не намечается.
Родитель мой любит, чтобы выходные я проводила с ним дома. Но загрустил на сей раз не сильно. У него назревало какое-то сборище в местном совете ветеранов. Насколько я поняла, до позднего вечера митинговать будут. Они вечно с чем-нибудь коллективно борются. А потом отец будет занят оповещением местных старичков и старушек о принятых на собрании решениях. Короче говоря, все складывалось как нельзя удачно.
— Игорь, нам надо по дороге куда-нибудь завернуть и продуктами запастись, — сказала я сидевшему рядом любимому. — А то у Альки холодильник совершенно пуст. Покатам рабочие трудятся, она специально ничего не оставляет. Говорит, все подчистую сжирают. А договором не предусмотрено, что она их должна едой обеспечивать. А нам, впрочем, два дня там жить.
Игорь, поглядев на меня, пропел в манере Мефистофеля из «Фауста» Гуно:
— О быт, проклятие человека, ты так достал меня!
— На тему быта уж помолчал бы! — возмутилась я. — Тебе его полностью обеспечивают жена и домработница. Так что от похода со мной в магазин не перенапряжешься. Наоборот, расширишь кругозор.
Игорь резко помрачнел.
— Таня, по-моему, мы с тобой договорились не упоминать…
Это он про жену!
— А тебе не кажется ситуация неправильной? — спросила я. — Если бы ты свою жену упоминал, а я обижалась, потому что мне неприятно, это было бы логично. Но мне, как ты давно знаешь, все равно. А вот почему тебе неприятно, когда я ее упоминаю, извини, понять не могу. Она ведь часть твоей жизни, а следовательно, часть тебя. Как мне исключить ее из своего сознания? В конце концов, она в некотором роде и часть моей жизни.
Он насупился еще сильнее и с досадой произнес:
— Таня, такое великолепное утро. Прошу, давай не портить его. Мы много-много лет назад с тобой обо всем условились. Ну не хочу я это больше обсуждать. Ближайшие два дня есть только мы вдвоем. Я и ты. И больше никого. Никого на свете. Согласна?
— Согласна, — буркнула я.
Жена Игоря в качестве третьего лишнего мне тоже не требовалась, однако дурацкое Игорево табу приводило меня в бешенство. Лучше бы уж он про нее рассказывал. Атак получалось, будто он тщательно скрывает от меня какую-то часть своей жизни. Кроме того, меня мучило элементарное женское любопытство: какая она, эта женщина, с которой мне, волею судьбы, приходится делить любимого человека?
И странное дело: то ли из-за его настойчивых умолчаний, то ли еще по какой-то причине, я очень часто думала о жене Игоря! Едва ли не чаще, чем о самом Игоре. Ужасно она меня занимала! Что делает, что говорит, чем увлекается, что любит, а что ненавидит? За десять лет наших с Игорем отношений я по крупицам собирала о ней информацию и даже однажды видела ее живьем.
Нет, я ничего не подстраивала. Мы совершенно случайно столкнулись нос к носу в бутике. Она прошествовала мимо меня, и ни один мускул у нее на лице не дрогнул. Похоже, не подозревала о моем существовании. Я же к этому времени успела весьма подробно изучить ее лицо.
За год до этой встречи я обнаружила в раскрытом кейсе своего любимого пакет с фотографиями, которые он получил из проявки. Любимый как раз мылся в душе, и я, умирая от любопытства, заглянула в пакет: Игорь и его семейство в полном составе на отдыхе в Турции. Милые дети. Вполне симпатичная жена. Яркое солнце. Синее море… Я перебирала снимок за снимком, и руки мои тряслись, а перед глазами плыло.
Шум воды прекратился. Я поняла: Игорь вот-вот вернется в комнату. Сама не знаю, что меня дернуло, но, схватив фотографию, на которой была запечатлена только его жена, я сунула ее к себе в сумочку. Едва успела сложить в пакет остальные снимки и снова сунуть его в кейс, как появился Игорь. Я еле успела отдернуть руку. Мое движение от него не укрылось, но он истолковал его по-своему.
— Не трогай, пожалуйста.
— Да мне ручка нужна кое-что записать, — соврала я.
— Что тебе еще понадобилось записать?
— Вспомнила одну вещь. По работе.
— Ты о чем-нибудь, кроме работы, думаешь?
— Думаю. Но сейчас мне нужно на нее настроиться, иначе не смогу тебя отпустить. А скоро хозяйка вернется, и наши голые объятия могут ее шокировать.
Он взял со стола часы и воскликнул:
— Похоже, и я уже опаздываю!
Кейс захлопнулся. Инцидент был исчерпан, а фотография осталась у меня. Вопросов по этому поводу у Игоря ко мне больше не возникало, из чего я могла заключить, что пропажа снимка со мной не ассоциировалась. Видно, отнес ее на счет лоботрясов из проявочной мастерской. Спрячь я его фотографию, он, наверное, меня заподозрил бы. Но ему скорее всего в голову не приходило, что я способна на кражу изображения его жены.
Несколько дней я держала фотографию под подушкой. Вынимала, разглядывала, прятала и вновь извлекала на свет. Будто наизусть заучивала черты этой женщины. Единственным человеком, которому я призналась в своем поступке, была Альбина. Она охала:
— Неужели ты не ревнуешь? Или ревнуешь? Нет, ты, Танька, мне объясни, что чувствуешь, когда на нее смотришь?
— Не ревную. Мне интересно.
— Не понимаю, — продолжала квохтать моя подруга. — Вот если бы я увидела фото Юриковой любовницы…