Любовь по завещанию

Шайлина Ирина

— Ребёнок! — воскликнула пьяненькая Барби. — Аверин, у нас ребёнок плачет!

Бросилась к дверям, чуть покачнувшись, прижалась ухом, запричитала. Так, наверное, все мамки причитают. Что скоро мама будет, чтобы не боялся, и прости меня такую засранку…

— Это кот, — напомнил я. — И в отличие от нас ему хотя бы тепло.

— Ты просто гад бездушный, — отозвалась Барби.

Но котенок, устав орать заткнулся, она вернулась на место. Почистила мандаринку, щедро разделила её пополам.

— Немножко осталось, — успокоил я. — Они же обещали дома встречать

новый год… а до полуночи меньше часа осталось. Точно сейчас вернутся.

Некоторое время мы сидели молча и ели мандарин. Он был сладким и холодным. Барби тихонько тряслась от холода, ещё бы, в порванных тонких колготках то. Никогда не понимал жертв красоты, что за радость на морозе голыми ногами щеголять? Когда её зубы начали выстукивать мелкую дробь, не выдержал.

— Сильно замёрзла?

— Ноги…

Я поднял обе её ноги и устроил у себя, как раз пятками между колен, Барби ахнула от неожиданности и даже чуточку отодвинулась. В подъезде уж точно не мороз, плюсовая, но с первого этажа тянет сквозняком и пол бетонный не для пинеток. Снял с неё одну — ступни ледяные. Торопливо растёт всю, от пяток до крошечных пальчиков, стараясь не думать о том, что делаю, и уж тем более о том, что мне это нравится. Потом пинетку надел снова, и занялся второй ногой.

— Лучше?

— Щиплет теперь, — сказала избалованная принцесса, неведомо каким ветром в мои жены задутая. — У меня ещё шампанское есть…

Собралась было свои ноги снова вниз спустить, но я не позволил — через пару минут опять зубами застучит. Пусть уж у меня на коленях, я уже почти смирился, но шампанское точно не помешает.

Шампанское глухо хлопнул, пыхнуло ароматным дымком. Барби собрала в кулечек все кожурки от мандаринов и пробку туда же — чистюля. Я сделал глоток и поежился. Виски грел, а от шампанского пока только холоднее.

— Господи, какая гадость, — поморщился я.

— По акции купила, — пожала плечами Барби. — До зарплаты ещё две недели почти, а миллионерша я только в перспективе.

И тоже глоток сделала. Я остро пожалел, что у меня сигарет нет, сейчас бы закурить. Барби заерзала пятками у меня на коленях, одна так вовсе нахально сползла вниз по бедрам. Я на неё невольно посмотрел — колготки порвались, видимо, когда упала, кожа на коленках розовая. Сами колени ввиду нашей позы чуть задрались, платье короткое… Барби на меня и не смотрит, глаза закрыла, думает о чем-то. А я на неё — смотрю. И хмель в крови играет, нельзя пить, когда она рядом, нельзя. Желания сразу появляются… всякие. Вот сейчас хочется положить ладонь на холодную коленку, скользнуть между бёдер, которые почти сомкнуты, между ними тень такая… заманчивая. Подумаешь и даже в жар бросает, впору сбрасывать ажурный, в дырочку, шарф.

— А почему ты моего орла не взял? — спросила Барби и заерзала, сильнее укутываясь в свою шубу.

Что ей сказать? Что боюсь её такую маленькую? Что в памяти свежо, как может нутро выворачивать от мыслей о ней, от мечтаний, которым не суждено сбыться? Решил сказать максимально честно.

— Потому что нам не нужно сближаться, Барби. Мы

с тобой двадцать лет знакомы, а может уже и больше. Нужно делать выводы.

Она засопела сморщив носик, ещё один глоток сделала. Я сам пьянел, а её наверное совсем развезло, весу то в ней… Наверное и правда пьяна, раз не замечает, что почти уперлась пяткой в мой член, благо член не дремлет и уже устремился навстречу.

— Ты меня всегда терпеть не мог. Как ты тогда сказал? Что я маленькая, ветреная, глупая и эгоистичная кукла… Вот как.

— Я и сейчас подпишусь под каждым словом.

— Козёл, — хмыкнула Барби, впрочем, беззлобно.

А бутылку я у неё отнял и сам приложился. Господи, таких праздников у меня не было, надеюсь, не будет больше никогда. Зато будет о чем вспомнить, а пятки Барби не забудутся точно.

— Ты была жуткой ябедой, — вспомнил я отчего-то улыбнувшись.

— Защитная реакция, — пожала плечами она.

А затем эта не в меру пьяненькая кукла — правда же, кукла, совсем освоилась. Приблизилась ближе, по максимуму, пахнуло шампанским и лёгкими, едва ощутимыми духами, прислонилась ко мне, щекотнув мехом шубы.

— Холодно, совсем холодно, — пожаловалась Барби.

А потом запустила свои ледяные ладошки мне под шарф. Надо сказать я думал до этого, что мёрзну, а оказывается вполне себе пригрелся, и Барби просто ошпарила меня льдом. Да ещё и член вместо того, чтобы скукожиться в ужасе горло расправил плечи. Нет, так дело не годится.

— Я знаю, что нужно делать! — бодро воскликнул я и сбежал из почти объятий.

— Что?

— Зарядку! Вставай немедленно, иначе уснёшь, нельзя спать!

Барби покрутила пальцем у виска, но поднялась. Вся такая красивая, в шубе и пинетках, порванных колготках, с бутылкой шампанского в руке. Я подпрыгнул и захлопал в ладоши, она потянула со смеха.

— Ну, вот можешь же быть нормальным, — протянула она. — Нужно было просто тебя напоить…

— Хватит лирики! — скомандовал я. — Раз, два, три!

Вскоре мы дурашливо маршировали расплескав остатки шампанского, Барби смеялась, я признаться — тоже. Затем она вспомнила песенку про ёлочку, которую знала наизусть. Я поразился — я тоже знал все слова. И подпевал даже, да. Мы сплясали хоровод вокруг бутылки и в изнеможении уселись прямо там же, на пол. Разогретая кожа, которая было покрылась испариной теперь сразу же замёрзла, словно ледком подернулась.

— Что-то звенит, — простучала зубами Барби.

— Яйца мои звенят, — откликнулся я. — Отмерзли.

Однако и правда — звенело. И даже шаги словно. Я замер выжидательно и не зря, на лестничную площадку поднялся сосед с женой. У обоих колпаки с бубенцами на головах звенят. Сначала он опешил, потом явно удивился, следом рассмотрел нас внимательно, и первым делом оценил пинетки.

— Лина! — воскликнул он укоризненно. — Сколько можно!?

Лина смущённо потупилась, покраснела даже, замяла в руках букет из еловых веток.

— Ккккключи, — выдавила Барби. — И с новым годом.

— До него ещё двадцать пять минут! Лина, скорее!