Любовь под соснами
Шрифт:
Мысли завертелись по привычному кругу. Как сделать так, чтобы все опять сошло с рук? Сколько не просматривай хронику происшествий, там нет ничего полезного. Так же, как и в справочнике, в интернете и детективных романах. Ясно одно, это должно выглядеть, как несчастный случай. Как произошло в первый раз. Или как самоубийство? Так было во второй. Нельзя повторяться. Нужно что-то новое, необычное. Ведь соперница так же умна, как и она. Они здорово похожи, если не считать цвета волос. И глаза у нее того же янтарного цвета и такие же длинные ресницы. И она тоже из тех, кто не останавливается, пока не победит. Если бы жизнь сложилась иначе, они могли бы стать подругами. Здорово иметь рядом кого-то, похожего на тебя.
Кристина
— Хорошо поплавала? — спросила Илария, увидев входящую дочь.
— Чудесно. Сейчас переоденусь и накрою завтрак в саду. Ты с кем хочешь позавтракать, с Петей и Пашей или с Иудушкой?
— Крис, ну сколько раз я тебя просила не кощунствовать?! — тонкие брови Иларии сдвинулись к переносице, образовав складочку.
Кристина перегнулась через перила, оглядывая свои владения.
— Боюсь, у нас нет выбора. Иуда составит нам компанию. Петя с Пашей уже на солнце.
— Да ну тебя, — улыбнулась Илария. — Зина звонила, она уже подъезжает. Накрывай на троих.
— Мамуль, ты не против Корзины?
— Конечно, нет.
Кристина взяла мобильный.
— Корзина, ты где? А, уже в Быково. Слушай, купи клубники на станции. Будем завтракать взбитыми сливками.
— Ну очень полезный завтрак, — сморщила изящный носик Илария.
— Мамуль, сегодня такой день хороший, чтобы портить его овсяной кашей. Но если хочешь, я сварю.
— Конечно, хочу.
Когда Кристина ушла, Илария снова устроилась в кресле и закрыла глаза. Нужно собраться с силами, спуститься со второго этажа и доплестись до столика в саду. А перед этим зайти в спальню и переодеться, раз у них гости. Наверно, еще пять минут можно посидеть. Как же мало сил.
Приняв душ, Кристина отправилась на кухню и сварила овсянку. Самый полезный завтрак, как считала мама. Кристина фыркнула. Корзина будет в восторге. Она ненавидит овсянку. Сама Крис ничего не имела против, привыкла, как привыкают чистить зубы.
С подносом в руках, Кристина вышла в сад, привычно окидывая свои владения. Нет-нет, она ни за что не отдаст эти сосны и этот зеленый газон с распустившимися лиловыми и желтыми ирисами своей сопернице. С самого начала, когда она появилась здесь, она сразу поняла, что этот несимметричный двухэтажный дом, выкрашенный в желтоватый цвет, с балкончиком на втором этаже, откуда открывался вид на озеро и окаймляющее его сосны, должен принадлежать ей. Только таким образом она сможет восстановить потерянный статус. И хотя между их маленькой, со смежными комнатами, квартиркой, которую отняли, и этим домом не было ничего общего, Кристине, за все, что им пришлось вынести, такая компенсация казалась вполне справедливой. Маме здесь очень нравилось.
Это она придумала назвать двенадцать сосен именами апостолов. Петр и Павел — две самые могучие сосны на зеленой лужайке, где висел гамак и располагался один из двух обеденных столиков. Остальные сосны поменьше, их кроны не такие пышные, и они, мешая друг другу, высоко в небе переплетались ветками. Их шершавые коричневые стволы возносились к облакам не так прямо, как Петя и Паша, словно все время сомневались, выдержат ли их хрупкие плечи такой сложный и прямой путь. У них тоже были имена, но Кристина и Илария все время шутливо спорили, где есть Марк и где Матфей и которая из трех сосен, склонившихся над домом, носит имя Иоанна. Одна сосна засохла. Судя по ее толстому и ровному стволу, когда-то она была крепкой. Но потом что-то случилось и ей, стоящей поодаль от своих братьев, пришлось умереть. Возможно для того, чтобы жили другие. Или она просто не справилась с жизнью. Ее назвали Иудой. Эту сосну Кристина никогда бы не согласилась срубить. Она отождествляла ее с собой.
Когда жизнь казалась невыносимой, Кристина прижималась щекой к шершавой коре, чувствуя, как дерево отдает тепло и ласку, уводя от обид и горестей к светлому небу и солнцу. Кристина поставила поднос на деревянный, накрытый цветастой клеенкой стол и, расставив тарелки, засмотрелась на чернеющие на фоне голубого неба мертвые ветки. Говорят, что существует материнская любовь, дочерняя, любовь к детям, любовь к мужчине. Она с этим не согласна. У каждого человека любви отпущено только на одного. Всем сердцем, всем своим существом, безусловно, не осуждая и отдавая всю себя, можно любить только одного человека. Мать или сына, мужа или любовника, сестру или брата. Всем остальным достанутся лишь крохи. Ведь даже она, Кристина, несмотря на свое безумное чувство к Витьке, не смогла бы полюбить его по-настоящему, потому что место в сердце уже давно занято Иларией. И вся ее жизнь принадлежит ей. Вот и хранит судьба от наказания.
— Привет, Ворона.
Кристина подняла голову. В нескольких шагах от нее появилась подруга с зеленой — слишком большой, так неподходящей к одежде — брезентовой сумкой через плечо и корзинкой клубники. Зина не носила ни юбок, ни каблуков и вообще, в отличие от Кристины плевать хотела на свой внешний вид и реакцию окружающих. К ее удлиненному лицу с добродушным лошадиным оскалом не шли гладко зачесанные, собранные резинкой в тоненький хвостик, волосы. Широким бровям, нависавшим над голубыми глазами, требовалась другая форма, а всему телу срочная эпиляция. Помешанная на внешности Кристина много раз пыталась накрасить и причесать подругу, но каждый раз результат против ожиданий лишь подчеркивал Зинину некрасивость.
Кристина сдалась. Если Зину устраивает полное отсутствие мужчин в жизни, ей-то чего париться? Даже лучше, что им двоим уготована похожая судьба. Вся жизнь Зины была посвящена родителям. Почему так произошло, Кристина не понимала. В отличие от ее больной мамы, с Зиниными родителями было все в порядке. Они просто использовали свою дочь, занимая ее свободное время дурацкими поручениями. То надо было срочно переклеить обои, то покрасить дом на даче или прополоть грядки. Причем именно в тот момент, когда Зина собиралась куда-нибудь пойти. Эта семейка даже работала вместе. Зинин папа считался известным дирижером оркестра народных инструментов, а жена и дочь — обслуживающим и попутно подыгрывающим на арфе и гуслях персоналом. Всегда в тени и в почтительном поклоне. Попробовав несколько раз вмешаться, Кристина чуть не поссорилась с подругой и решила не лезть в свое дело.
Зина клюнула Кристину в щеку и поставила на стол клубнику.
— В электричке такая жарища. Сейчас бы прыгнуть в озеро.
— Нет уж, милая. Овсянка стынет.
— Овсянка? Да ни за что на свете.
— Всего несколько ложек, — засмеялась подходящая к столу Илария.
— Здравствуйте! — улыбнулась Зина. — Чудесно выглядите. — она скользнула взглядом по Иларии, отметив, что та уже накрашена и одета, словно собралась на прогулку. Льняные брюки обтягивали стройные бедра, а черная кофточка на пуговицах подчеркивала белизну кожи. Мягкие волосы лежали волнами на плечах, как у девушки. Лишь в прозрачных серых глазах застыла выдающая болезнь грусть. Илария осторожно опустилась на садовый стул. Зина перевела взгляд на подругу. Небрежно прихваченные заколкой волосы спускались на загорелые сильные плечи, яркий зеленый топик подчеркивал соблазнительную грудь и открывал упругий животик. Зина может и завидовала фигуре подруги, если бы не знала, сколько усилий вложено в эту красоту. Нет, уж ей лучше с целлюлитом, но только не бегать и не отжиматься.