Любовь, похожая на смерть
Шрифт:
Дима потер ладони и сказал:
– А кто-то говорил, что будет трудно собрать заявления… Даже в наше сволочное время есть на земле хорошие люди. Они не вывелись, как тараканы под дустом. Не попрятались по темным углам.
– Я ничего такого не говорил, – отозвался Стас Гуляев. – Наоборот. Я сказал, что нет проще дела, чем взять у своих же знакомых заявления, что они тебя знают. Письменно подтверждают, что Алла – это именно Алла, а не Дунька с мыльного завода. И готовы засвидетельствовать данный факт в суде. Вот если бы Алла просила у подруги взаймы пятьдесят штук баксов… Тогда бы возникли некоторые затруднения.
Алла
– Этого парня зовут Алексеем, – сказала Алла. – С его женой Ирой мы познакомились в байкерском клубе «Триумф». У нее был приличный дорожный мотоцикл «Хонда», и каталась она хорошо. Ирка смелая девчонка. А ее муж – он, кажется, научный работник.
Через минуту на кухню вошел Алексей. Остановившись перед столом, он разложил на нем чертеж, выполненный на большом листе кальки.
– Это поэтажный план, – объяснил он. – Тут обозначены все квартиры на нашем этаже. Комнаты, кладовые, санузлы и коммуникации. Вот это, обратите внимание, наша квартира. Лучшее расположение, окна только во двор…
– Простите, мы по другому вопросу, – сказал Радченко. – Вчера мы разговаривали по телефону. Ваша супруга Ирина хорошо знакома с Аллой. И я спросил, нельзя ли письменно засвидетельствовать…
Радченко не успел закончить фразу, когда в кухню вошла высокая женщина в майке без рукавов и коротких шортах. Она встала возле двери, прислонилась спиной к косяку. И, молча кивнув гостям, скрестила под высокой грудью длинные красивые руки. Она посмотрела на Аллу, кажется, хотела что-то сказать, но передумала и отвернулась, будто не узнала бывшую подругу. Радченко подумал, что с этой эффектной и, видимо, своенравной женщиной Алексею живется непросто. Очень непросто.
– Ах, вот вы что… – Голос хозяина сделался тусклым, он скатал в рулон свой чертеж. – Я, честно говоря, подумал, вы по поводу покупки квартиры. С этим делом прямо голова идет кругом. Продавать квартиру, чтобы потом новую купить… Это хлопотно. Да и накладно. Простите.
– А как насчет заявления в суд? – нахмурился Радченко. – Мы вчера договорились.
– Господи, я же объясняю: все в голове кувырком с продажей квартиры, – взгляд Алексея блуждал по стенам, ни на чем не задерживаясь. – Ляпнул вчера. А потом за голову схватился. У нас с Ириной такое правило: мы никаких заявлений в суд не подписываем. Нам эти тяжбы не нужны. Одна морока.
Женщина, стоявшая в двери, не произнесла ни слова. Еще раз подняла взгляд на Аллу, повернулась и ушла, не сказав ни слова.
– Но от вашей супруги ничего не требуется, – Радченко шагнул к Алексею. – Только подтвердить, что она знакома с Аллой. Это очень важно. Очень.
– Ничем не могу помочь, – Алексей продолжал затравленно улыбаться. – Я думал, вы насчет квартиры.
– Пошли отсюда, Дима, – Алла поднялась. – Не унижайся перед этой… Перед этим…
Через минуту они стояли на лестничной клетке, дожидаясь лифта. Гуляев подбрасывал и ловил в воздухе брелок. Радченко сосредоточенно листал записную книжку. Алла вытащила из сумочки платок. Она опустила голову и, казалось, была готова вытереть набежавшую слезу. Но только сморгнула и снова убрала платок в сумочку.
Компаньонами Солод называл начальника своей службы безопасности Вадима Гурского, его ближайшего помощника Пашу Клокова по прозвищу Пулемет. Эти парни не парились в одной приемной с посетителями – у них была своя дверь, через которую сюда можно попасть прямо из помещения охраны.
Постучав, Гурский и Клоков вошли и встали у порога. Физиономия Гурского, статного брюнета лет сорока пяти, с узкими пижонскими усиками, была кислой. Пулемет выглядел внушительно и строго: двухметровый амбал с широченными плечами, обтянутыми темным пиджаком, под которым угадывались две подплечные кобуры; третий ствол он таскал под брючным ремнем, четвертый – в кобуре на щиколотке левой ноги. На лице напечатана готовность ловить каждый вздох хозяина, выполнять любую его прихоть. Вечно оттопыренная нижняя губа выражала презрительное отношение к большому человеческому миру, полному лохов и быдла. Пулемет мусолил во рту кончик изжеванной пластиковой зубочистки, перекладывая ее языком с места на место.
В свое время он работал на Исмаила, авторитетного гангстера, который держал несколько пунктов, где продавал краденные в Европе машины. Но однажды получил предложение Солода и решил перейти к нему на службу, потому что тут пахло большими деньгами, а прежний хозяин был сволочью и жлобом, каких поискать. На прощание Паша Клоков перестрелял Исмаила и его охранников из автоматического оружия, дал отставку своей старой любовнице и начал жизнь с чистого листа.
– Мы на минуту, – начальник службы безопасности сделал полшага вперед. – Только короткий вопрос. Милиция в Апрелевке и Москве уже заканчивает расследование того, как бы это сказать… Происшествия, что ли… Недоразумения. Ну, с женщиной, которая умерла… Которая скоропостижно…
Гурский не знал, как правильно назвать покойницу. То ли Аллой – именем жены хозяина. То ли еще как. Подыскивая мягкое дипломатичное определение, он морщил лоб и щелкал пальцами. Подмывало сказать: «Женщиной, которую мы грохнули в Апрелевке. Затем труп перевезли в Москву, и покойница превратилась в вашу супругу». Но он ничего такого, конечно же, не сказал. Мудреные фразы заменило короткое покашливание в кулак. Хозяин не любил, когда вещи называют своими именами да еще вдаются в детали, которые ему неприятны. Детали – это лишнее. И Гурский усвоил язык недомолвок и долгих выразительных пауз.
– И? – Солод почесал голый живот.
– Так вот, результат следствия нулевой. – Гурский громко щелкнул пальцами, будто из пистолета выстрелил. – Мы не оставили ментам ни одной зацепки.
– Хвалилась овца, что у нее хвост, как у жеребца, – громко сказал Солод. – Работу вы сделали грязно. Положили двух ментов – это главное. Ко всему прочему, на месте оказался неизвестный мужик, который едва не изнасиловал женщину. И этому уроду вы позволили уйти живым.
– Он ушел, потому что в тот момент Клоков перезаряжал автомат, – пролепетал Гурский. – Тот хрен был ранен, может быть, смертельно. Но это неважно, что он ушел. По виду это какой-то чурка. Если он не подох от ран, то наверняка наложил в штаны и уехал к себе домой пасти баранов. Тут нечего беспокоиться.