Любовь после никогда

Кингсли Мелани

Каким-то образом мне никогда не удается следовать за машиной, теряясь в путанице уличного движения в центре города.

Сегодня вечером воротник его куртки туго задернут от сентябрьского ветра, а руки засунуты в карманы. Его черная рубашка расстегнута до середины груди. Он оглядывается вокруг и, ничего не видя, идет по тротуару к переулку, где клуб принимает заказы.

Вспышка волнения проносится по моему телу. Возможно, это тот перерыв, в котором я отчаянно нуждаюсь.

Возможно, моя удача не такая уж дерьмовая, как я думаю.

Загони

его в угол , говорю я себе, медленно меняя позицию и выпрямляясь. Мои мышцы протестуют от движения после столь долгого пребывания в одном положении, и я ломаю спину. Выяснить то, что я хочу знать, а затем вернуться к работе.

Что я хочу знать? И почему мне так важно выяснить это у него?

Я выбрасываю эту мысль из головы. Чем легче. Я хочу знать о зажигалке и о том, как и почему ее дизайн соответствует татуировке на его спине. Я узнаю об этом и закончу.

Габриэль смотрит на небо и на зловещие облака, клубящиеся над головой, обещая нечто большее, чем просто мягкий дождь. Наконец он делает шаг влево, и я делаю свой ход. Обязательно соблюдаю дистанцию и следую за ним, пока он пересекает улицу. Он идет прямо в переулок сбоку от клуба. Каждый мой инстинкт кричит, чтобы я не следовала за ним.

Настойчивость другого рода заставляет меня игнорировать свою интуицию. Следовать за ним, получить мои ответы, выяснить, что он знает, и готово.

Готово.

Я никогда не закончу.

Я за углом — а он меня ждет. Врезавшись прямо ему в грудь, я едва успела среагировать, как он толкнул меня на задницу. Потеряв равновесие, я ловлю себя в последнюю минуту и поднимаюсь на дыбы, намереваясь врезаться головой в нижнюю часть его челюсти. Дать отпор.

Его рука обхватывает мое запястье, и он отходит в сторону, прежде чем я успеваю связаться. Поворачиваясь на подушечке стопы, я поворачиваюсь противоположной ногой, чтобы сбить его с ног. Его рост не менее шести с половиной футов, и большая часть его тела состоит из твердых, как скала, мускулов. Непреклонный и нерушимый. Я полагаю, что это должно замедлить его реакцию, особенно когда я каждый день тренируюсь для атаки.

Но Габриэль всегда на шаг впереди меня. Каждый удар, который я наношу ему, парируется, а не отвечает.

Он закрывает мне рот рукой и бьет меня затылком о здание с такой силой, что на этот раз я могу увидеть целые галактики.

Я царапаю его кожу, хотя он во второй раз ударяет меня головой о кирпич.

Мир становится черным.

Это медленный возврат к сознанию, и в тот момент, когда мой разум просыпается, меня встречает боль. Острая боль в затылке, проходящая через весь череп, вплоть до пульсации зубов. Я дергаю шею из стороны в сторону, даже когда боль усиливается. Черт побери.

Там должно быть страусиное яйцо.

Я пытаюсь нащупать его, но

обнаруживаю, что верёвки привязывают мои руки к подлокотникам деревянного стула.

Я уже не первый раз просыпаюсь связанной, но на этот раз, кажется, узы крепче. Моя реакция медленнее.

Я не узнаю подвальное помещение. Тусклые серые стены из шлакоблоков лишены декора, нет окон. Пол окрашен бетоном со сливом в центре комнаты.

У меня пересыхает во рту.

Когда я впервые проснулась в такой позе, это была игра в кошки-мышки между мной и моим парнем. Тот случай, когда я быстро поняла, что никогда не хочу быть жертвой отношений Дом/Саб. Я держу карты, Я сохраняю контроль, и все в мире прилично.

Той ночью я вырвала пушистые наручники, отшвырнула стул в сторону и ушла, даже гул алкоголя в моих венах не заставил меня дать упомянутому парню еще один шанс.

Теперь я не могу позволить себе роскошь уйти.

Вместо того, чтобы паниковать, я отодвигаю эти ощущения в сторону и сосредотачиваюсь на том, что вижу. Веревки грубые, узлы завязаны профессионально и хорошо. Выход только один.

Еще в углу стоит мужчина с ножом, скользящим под ногтями, и демонстративно не смотрит на меня.

— Тебе потребовалось достаточно времени, чтобы проснуться, — шепчет он.

Габриэль.

— Ты пел мне колыбельные, пока меня не было? — мило прошу я. — Наверное, это лучший сон, который у меня был за последние несколько месяцев.

Я отказываюсь подавать ему какие-либо признаки беспокойства или сопротивляться веревкам. Я уже их протестировала; они неподвижны.

— Могу поспорить, у тебя прекрасный голос, — мрачно шучу я.

Он пока не смотрит на меня, просто продолжает возиться с ножом в руке, пока на него не попадает тусклый болезненный свет единственной лампочки над головой.

— Хочешь рассказать мне, почему ты следишь за мной? — спрашивает он.

— Неа.

— Ты явно чего-то от меня хочешь. Если ты настолько возбуждена, то тебе нужно было только довести дело до конца, когда я попросил тебя на днях, — он ухмыляется мне, сверкая белыми зубами, его длинные темные волосы скрывают половину лица. — Я даже не буду тебя слишком сильно наказывать.

— Проводить время в твоей компании — уже достаточное наказание. И посмотри, — я дергаюсь за веревки. — Ты уже знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что мне нужно быть связанной, чтобы терпеть тебя.

— Ты всегда такая хладнокровная сука? — он отбрасывается назад.

Я заставляю себя пожать плечами, скрывая вздрагивание от этого движения. — Иногда. По вторникам мне нравится идти ва-банк. Жаль, что сегодня не вторник.

Мы долго смотрим друг на друга, и никто из нас не желает прерываться. Наконец Габриэль отталкивается от стены и останавливается передо мной всего в нескольких футах и достаточно близко, чтобы я могла вспомнить, как от него пахло в клубе.

Мой желудок снова безумно дергается от его присутствия.