Любовь сильнее расчета
Шрифт:
— Дьявол тебя побери, — выругалась Беа с непосредственностью обитателя портовых притонов, указывая сестре на порванное платье. — Ты хоть раз можешь войти в комнату, не изображая пьяного солдата?
Мэгги моментально разразилась громким плачем, ее и без того красное лицо покрылось пятнами.
— Я не видела тебя, Беа, — рыдала она, — прости меня.
— Ну, ты не только глупа, но еще и слепа, — ответила сестра, прибавив букет ругательств, способных заставить покраснеть даже бывалого моряка.
— Гм, гм, — прокашлялся еще кто-то.
Мейсон поднял глаза и увидел в дверях Луизу, свою младшую
Луиза, ей было семнадцать, стояла в позе, напоминавшей позу ее матери, когда та из каждого своего появления устраивала театральное представление. Но если Каро была жизнерадостной и остроумной, то лицо Луизы выражало высокомерное презрение. Она не унаследовала элегантной грациозности своей матери. По-солдатски печатая шаг, держась как можно дальше от мадам Фонтейн, Луиза обошла ее, как будто от их гостьи можно было заразиться чумой.
Девица надменно уставилась на Мейсона.
— Бог мой, дядя. Что делает эта шлюха в нашем доме? — спросила она, указывая на мадам Фонтейн.
Он всего лишь секунду смотрел на своих племянниц и увидел свое будущее, в котором это невоспитанное, нахальное трио останется в его доме до конца жизни.
«Я люблю своих племянниц, я люблю своих племянниц…» — словно молитву повторял он, убеждая себя. Но правду не скроешь: других таких отвратительных гарпий на свете не существовало. В эту страшную минуту его блуждающий взгляд упал на мадам Фонтейн — контраст был более чем очевиден. Никогда еще дьявол так не походил на ангела. Прежде чем Райли успела убрать свою руку, он ухватился за нее как за спасательный круг и закрепил их сделку горячим рукопожатием.
Глава 4
Райли молча смотрела на их руки, соединенные в крепком рукопожатии, скрепившем это необычное соглашение, и спрашивала себя, что же с ней будет дальше. Она подняла глаза, и их взгляды встретились. Его пронзительные голубые глаза смотрели на нее требовательно, но в глубине этих глаз она сумела разглядеть отчаяние.
О черт, поняла она, он действительно верит, что Райли выдаст замуж этих нахалок! Еще очень легко сказано! У Райли появилось нехорошее предчувствие. Конечно, девицы не были уродами, и при некоторых усилиях с их стороны, она избавила бы их от ужасных манер, и они засверкали бы, как три бриллианта.
Нет, не эта часть сделки пугала ее! Ее пугал лорд Эшлин и его взгляд, скрытый очками, но тем не менее замеченный ею. В какую-то минуту она увидела в оксфордском профессоре неотразимо красивого человека. Его пальцы все еще сжимали ее руку. Райли поняла, что в заключенную ею сделку входили не только уроки хороших манер. И это становилось основной частью договора. Что-то подсказывало ей, что, несмотря на свой ученый вид и благонравие, этот Эшлин унаследовал немалую долю знаменитого шарма своей семьи. Перед его чарами не устояла бы и легендарная Афродита.
Райли хотелось освободить руку и отказаться от этой глупой сделки, даже если она и чувствовала, что сила, скрытая в его прикосновении, проникает в ее неприступное сердце. Она еще никогда не встречала мужчину, который бы не падал к ее ногам, клянясь в вечной верности, и, вероятно, поэтому лорд Эшлин раздражал ее. Это не поддавалось объяснению. Как мог какой-то очкастый, плохо одетый, дурно воспитанный дворянин возбудить в ней такое любопытство и в то же время одной своей фразой заставить ее почувствовать себя такой неуклюжей, такой некрасивой, ни к чему не пригодной?
Довольно миловидна, подумать только!
Нет, она не поддастся глупым переживаниям. Это не для нее. Райли повидала немало актрис, которые были влюблены в мужчин благородного происхождения.
Конечно, они были достаточно добры — когда это не затрудняло их. Даже великодушны — когда это не затрудняло их. Но, когда их актрисы надоедали им, эти эгоисты уходили не оглядываясь, в лучшем случае «возместив ущерб» за разбитое сердце.
Но этому дворянину не удастся разбить ее сердце!
Райли резко выдернула руку и украдкой вытерла ее о юбку, решив, что этой меры будет достаточно, чтобы разрушить его чары. Да, она сумеет это сделать. Выполнит свое обещание. Не так уж это и трудно.
Мейсон заметил, как дама вытерла руку, и подумал, как же долго он, идиот, удерживал ее.
Он чувствовал некоторую вину за то, что не был достаточно откровенен и не признался ей, что воспитанием девиц никто никогда не занимался. Ему не хотелось, чтобы Райли сбежала или упрекнула его в обмане, и он поспешил заверить ее:
— Думаю, это послужит нашей взаимной выгоде, мадам. Мои племянницы так стремятся выйти замуж.
— Дядя, — воскликнула Беатрис, — мы вовсе не стремимся выйти замуж!
Она со злостью взглянула на кузину Фелисити, которая только что незаметно проскользнула в комнату. Мейсону оставалось только удивляться, чем был вызван этот взрыв негодования. Кузина Фелисити заверяла его, что девочкам нужны мужья, и, конечно, они и сами понимают, что плохо подготовлены к выходу в свет.
Кроме того, он всего лишь хотел помочь.
— Если вы, дядя, думаете, что мы собираемся брать уроки у какой-то торговки нижними юбками, вы жестоко ошибаетесь, — заявила Луиза. — Мама пришла бы в ужас, и, я уверена, отец вызвал бы вас на дуэль уже за то, что вы оскорбляете нас, приглашая такую женщину в наш дом. Не говоря уж об этом, — она указала большим пальцем на Хасима, вошедшего в комнату вслед за кузиной Фелисити, — дикаре, которого она притащила с собой. Я не удивлюсь, если стража еще до ночи найдет всех нас с перерезанным горлом, а серебро исчезнет.
Она кивнула старшим сестрам, и вся троица, задрав носы, направилась к двери, демонстрируя сестринское согласие. Их протест мог бы произвести впечатление, если бы Мэгги не споткнулась на втором же шаге и не налетела на Беа, которая незамедлительно обрушила на сестру поток ругательств. Луиза схватила их за руки и потянула прочь из комнаты, чтобы они не натворили чего-нибудь еще и не нарушили ее планы.
У Мейсона возникло желание пожаловаться на свою судьбу небесам. Ибо в душе он не сомневался, что если выпустит своих племянниц в свет в их теперешнем состоянии, то они впишут в семейную историю такую страницу, что ее не смогут стереть и двадцать поколений Эшлинов. Еще больше ему не понравилась напряженная поза мадам Фонтейн. Оскорбительные замечания Луизы задели актрису, как, впрочем, и его самого.