Любовь сильнее расчета
Шрифт:
— …Эшлин! — закончила Райли.
Очевидно, быть Эшлином — это самое отвратительное, что она только могла придумать. Но, принимая во внимание семейную репутацию, было наиболее подходящим эпитетом.
— Хасим, — сказала она, — мы уезжаем.
Подхватив юбки, она, шурша шелком, направилась к парадной двери с видом оскорбленной Клеопатры.
— Нет, не через парадный вход, — остановил ее Мейсон.
Мадам Фонтейн медленно повернулась к нему, вопросительно подняв бровь.
— Вас могут увидеть, мадам, — пояснил за хозяина Белтон.
— Понимаю, какой это
Мейсона передернуло.
— Сюда, мадам, — сказал Белтон, кивая в сторону черного хода. — Вас ожидает карета на заднем дворе.
— Милорд, — чопорно произнесла она, кивнув Мейсону.
Он в ответ поклонился. Распрямляясь, он заметил, с каким озадаченным видом посмотрел на него Хасим, словно пытаясь понять, что именно произошло между ними за короткое время, прошедшее после вторжения леди Дэландер.
— Значит, до завтра, — сказал ей вслед Мейсон. — В семь.
— Да, милорд, — ответила она. — Мы будем здесь ровно в семь.
Он поперхнулся.
— Мы?
— Да, — твердо сказала она. — Хасим и я.
Покачав головой, Мейсон возразил:
— Я думал, мы договорились, что мистер Хасим не будет сопровождать вас.
— Я передумала, — сказала она. — Услуги Хасима будут необходимы девицам на их первом уроке.
Мейсон взглянул на немого турка. Ему было страшновато задать вопрос.
— И чему же вы будете их обучать на первом уроке?
Она ответила еще более вежливой улыбкой.
— Тому, как защитить себя от нежелательных и неприятных ухаживаний похотливых хлыщей, которых девушки наверняка встретят в ваших кругах. — Она повернулась к Белтону: — Моя карета ждет меня, проводите нас, сэр.
Мейсон мог бы поспорить, что никто еще не видел ни в одном лондонском доме и ни на одной сцене, чтобы удалялись с видом такого оскорбленного достоинства, как это сделала мадам Фонтейн.
Дом Эшлина оказался не единственным в фешенебельной части Лондона, который посетили нежеланные гости. Слуга постучал в дверь, и маркиз Кэристон нахмурился.
— Что еще?
— Милорд, опять пришел этот человек.
— Поблизости есть кто-нибудь, Сандерс?
— Никого, милорд.
Сложив газету, его милость махнул рукой.
— Проведи его сюда и постарайся, чтобы никто его не заметил.
Покинув свое любимое кресло, он налил себе бренди и одним глотком выпил его. Новости должны были быть необычайными, если такой тип, как Натли, явился в дом среди белого дня. Маркиз прекрасно знал, кому он обязан этим неприятным визитом.
«Будь она проклята! Пусть убирается к черту», — думал он, подливая себе бренди. Эта женщина погубит его. Он с силой сжал бокал. Нет, если она… Его злобные размышления прервало появление посетителя.
— Натли, — сказал маркиз, указывая на жесткий стул в углу, вполне подходящий для человека низкого происхождения.
Всякий, кто посмотрел бы на высокого красивого гостя, вошедшего в личные апартаменты маркиза, никогда бы не подумал, что он родился и вырос в трущобах, поскольку он обладал внешними данными наследника самого высокого титула.
Ничто в этом одетом по последней моде, с аристократически тонким носом, темными густыми волосами и атлетическим сложением человеке не вьщавало известного обитателям лондонского дна по кличке Ломала — прозвище, полученное им за умение сломать человеку шею одним движением руки.
Но в отличие от большинства собратьев по ремеслу Натли не было суждено испытать ужасы преждевременной смерти на виселице. Невероятно привлекательная внешность, прекрасные манеры и изысканная речь, которые он перенял у самых лучших клиентов своей матери-проститутки, часто позволяли ему выдавать себя за джентльмена, и он занимался тем, что выполнял щекотливые поручения и делал грязную работу, до которой истинный джентльмен не смел опуститься.
Натли скользнул взглядом по предложенному ему жесткому стулу в углу комнаты и, с вызовом посмотрев на хозяина, занял более удобное кресло перед камином. И хотя лорда Кэристона переполняло негодование, этот дворянин, сын аристократов, ведущих свое происхождение от победителей при Гастингсе, был слишком труслив и побаивался такого опасного человека, как Натли. Не желая, чтобы ему самому свернули шею, как рождественскому гусю, лорд Кэристон успокоил свою гордость тем, что, налив себе бренди, не предложил выпить своему гостю. Сейчас годилось и такое маленькое унижение.
— Не помню, чтобы посылал за тобой, Натли.
— Простите меня, ваша милость, что пришел без приглашения. — Натли был вежливым негодяем. — Я только что получил кое-какие известия о ней и подумал, что вам следует о них знать.
Лорд Кэристон кивнул, показывая, что слушает.
— Она нашла покровителя.
Слова доходили до лорда медленно, как и потребляемое им превосходное бренди. Но, когда он осознал услышанное, оно не доставило ему удовольствия. Вот если бы она искала помощи у члена высшего общества, то это был бы лишь вопрос времени, когда она…
— Кого? — прошептал он, со страхом ожидая ответа.
Натли рассмеялся, что с ним случалось очень редко, но этим он успокоил его милость, который решил, что не все еще потеряно.
— Графа Эшлина.
Откинувшись на спинку кресла, Кэристон пожалел, что не может разделить веселья Натли.
— Что, черт побери, связывает их?
— Я занимаюсь этим.
— Этого недостаточно, — резко ответил Кэристон, забыв о своем страхе перед человеком, сидевшим напротив.
Натли внимательно посмотрел на него.
— Нечего беспокоиться. Я справлюсь. Как я слышал, этот Эшлин — тряпка.
— Если бы ты действовал правильно с самого начала, мы бы сейчас это не обсуждали.
Натли не рассердился, а только пожал плечами.
— Это вы хотели разрушить ее дело. Если бы мы поступили по-моему в самом начале, ее бы тут не было, и вам не о чем было бы беспокоиться.
Выражение отвращения на лице Натли напомнило маркизу собственного отца, на лице которого тоже часто появлялось такое выражение, когда он хотел показать, что сомневается, хватит ли у сына духа сделать то, что необходимо.