Любовь сквозь годы
Шрифт:
Телефонистка соединяла целую вечность. Несмотря на холод, Барбаре было жарко, от возбуждения она вся пылала. Наконец в трубке раздался мужской голос, далекий и неразборчивый.
– Дик?
– Алло, – сказал он наконец.
– Я тебя люблю, – выпалила Барбара. Она не собиралась этого говорить по телефону, слова вырвались сами собой.
Трубка с той стороны молчала.
– Я тебя люблю, – повторила Барбара. – И наш малыш тоже.
– Ты беременна! Здорово! Когда?
– В июле. Я только что ходила к врачу за результатом
– В июле? Замечательно!
Дик был в восторге. Он жаждал стать отцом сильнее, чем чего бы то ни было, даже сильнее, чем женитьбы. Но он, конечно, никогда не признавался в этом Барбаре. Он боялся, что она не так его поймет.
– Ты кого хочешь, мальчика или девочку?
– Все равно, главное, чтобы ребенок был здоровенький, – ответил Дик, хотя в глубине души он надеялся, что родится сын. Это было так естественно.
– А мне иногда хочется мальчика, а иногда девочку. Я не могу решить, – сказала Барбара.
– Тебе и не придется решать, – заметил Дик.
Барбара рассмеялась и впервые за весь день расслабилась. Затем она задумалась.
– А ты будешь меня любить по-прежнему, когда я растолстею и у меня вырастет живот?
– Еще сильнее, чем теперь.
Мать Барбары была счастлива, что у нее будет внук или внучка, хотя про себя она удивлялась, зачем Барбара и Дик хотят связать себя по рукам и ногам так скоро. Розеры тоже были довольны, но они были так далеко, что на них вряд ли можно было рассчитывать. Барбара гадала, как они отнесутся к ребенку, ведь это будет их первый внук.
В ожидании июля Барбара принялась превращать самую светлую комнату квартиры в детскую. Мать дала ей кроватку и высокий стульчик, которыми она пользовалась, когда Барбара была ребенком. В супермаркете «Мэйсиз» она купила колыбель, а в магазине медицинского оборудования – специальный стол для пеленания ребенка, со множеством ящичков. Она запаслась пеленками, подгузниками, ватными тампонами, распашонками, фланелевыми пижамками, детскими весами, градусником, стерилизатором и двумя дюжинами бутылочек с сосками. Барбара не собиралась кормить ребенка грудью, что бы там ни говорили врачи о пользе материнского молока. Одна подруга сказала ей, что это может быть больно и что ребенок иногда даже кусается.
Барбара читала доктора Спока и почти наизусть заучила брошюру «Здоровье и материнство», которую дал ей ее врач. Она следила за тем, как растет ее живот и набухает грудь, и всякий раз, когда ребенок толкался у нее внутри, ее переполняла любовь. В последние месяцы беременности на груди у нее появились большие синие вены, и она волновалась, что Дику они покажутся безобразными. Но она ошибалась.
Когда она прямо спросила его, он провел по одной такой вене языком.
– Я ведь говорил тебе, – сказал он, – что, когда ты будешь беременна, я буду любить тебя еще сильней.
– Я тоже люблю тебя сильней. По-моему, это какое-то
– Пусть безумие, но это правда, – сказал Дик.
– Может, мне остаться беременной навсегда?
– Я бы не возражал.
Они занимались любовью каждую ночь вплоть до последних трех недель перед родами, когда это уже стало слишком затруднительным. Никогда еще Барбара не испытывала такого сильного желания. Ей все было мало.
– Я становлюсь нимфоманкой, – сказала она Дику однажды ночью, когда оба они лежали потные и утомленные на скомканных простынях, переплетя руки и ноги.
– Именно об этом я всегда и мечтал, – ответил Дик.
– О нимфоманке?
– О беременной нимфоманке.
И они вновь предались любви.
Родовые схватки начались десятого июля в одиннадцать утра. Вечером того же дня Барбара произвела на свет девочку. Ей сделали обезболивание в спинномозговой канал, но она оставалась в сознании и слышала первый крик своего ребенка. Она протянула к нему руки, но врач, промывавший глазки младенцу, заметил:
– Сейчас нельзя. Акушерки должны ее измерить и взвесить.
Барбару охватила эйфория. Она женщина, она родила ребенка! Она оправдала свое назначение в этом мире…
– Вы молодец, – похвалил доктор. Он пошлепал Барбару по ее неприкрытому заду и посмотрел на часы. – Я еще успею на спектакль. Мы с женой идем на Роберта Престона в «Музыканте». Вот бы все мои пациентки так.
Барбара улыбнулась в ответ. Ей было хорошо от мысли, что она не доставила ему хлопот. Ее отец всегда был доволен, когда она вела себя скромно и послушно.
Барбара опасалась послеродовой депрессии. Она советовалась об этом с матерью.
– В наши времена о таком и не слышали, – сказала Эванджелин. – Но у нас были няни и кормилицы, сама понимаешь.
Обе они понимали, что опыт Эванджелин малоприменим к ее дочери.
Тогда Барбара спросила Тоби, которая только что родила двойняшек.
– Послеродовая депрессия? Ты что, смеешься? Когда у тебя двое, на глупости нет времени.
На самом деле опасения Барбары оказались напрасными. Скорее, она чувствовала себя, как олимпиец в лучшей спортивной форме, который только что завоевал золотую медаль и теперь почивает на лаврах, по-прежнему сильный и здоровый.
Аннетт была прелестным ребенком, розовым, ласковым, улыбающимся существом. У нее были живые голубые глаза, а улыбка, казалось, не сходила с ее личика с первой же минуты, когда Барбара взяла ее на руки. Книги предупреждали, что молодой отец может проявлять ревность к ребенку, но Дик, похоже, был очарован девочкой не меньше Барбары. Он забыл даже, что хотел больше сына, впрочем, еще не было поздно родить и сына. Тем временем он снимал малышку на фото– и кинопленку и выслал своим родителям деньги на билет в Нью-Йорк, чтобы похвалиться перед ними своей дочерью.